Маргарита, не заметив, что упал на землю и второй букетик, стояла и не спускала глаз с процессии, которая в это время колыхнулась и тронулась.

– Скажите, – наконец выговорила она сквозь зубы, – вы их, по-видимому, знаете, нет ли среди них Латунского, критика?

– Будьте любезны, – охотно отозвался сосед и привстал, – вон он, с краю… в четвёртом ряду, с этим длинным как жердь, рядом… Вон он!

– Блондин? – глухо спросила Маргарита.

– Пепельного цвета… видите, глаза вознёс к небу…

– На патера похож?

– Вот, вот…

– Ага, ага, – ответила Маргарита и перевела дыхание, – а Аримана не видите?

– Ариман с другой стороны… вон мелькает лысина., кругленькая лысина…

– Плохо видно, – шепнула Маргарита, поднимаясь на цыпочки, и ещё спросила: – Ещё двое меня интересуют… Где Мстислав Лавровский?

– Лавровского вы сейчас увидите, он в машине едет сзади… Вот пройдут пешие…

– Скажите, хотя, впрочем, это вы наверное не знаете… Кто подписывается – «З.М.»?

– Чего ж тут не знать! Зиновий Мышьяк. Он, и никто иной.

– Так, – сказала Маргарита, – так…

За пешими потянулся ряд машин. Среди них было несколько пустых таксомоторов с поваленными набок флажками на счётчиках, один открытый «линкольн», в котором сидел в одиночестве плотный, плечистый мужчина в гимнастёрке.

– Это Поплавский, который теперь будет секретарём вместо покойника, – объяснил рыжий, указывая рукою на «линкольн», – он старается сделать непромокаемое лицо, но сами понимаете… его положение с этой головой… А! – вскричал рыжий, – вон, вон, видите… Вон Лавровский!

Маргарита напряглась, в медленно движущемся стекле мелькнуло широкое лицо и белый китель. Но машина прошла, а затем наступил и конец процессии, и не было уже слышно буханья турецкого барабана.

Маргарита подняла фиалки и села на скамейку.

– А вы, как я вижу, не любите этих четырех до ужаса, – сообщил, улыбаясь, разговорчивый сосед.

Маргарита на это ничего не ответила, лишь скользнула взглядом по своему вульгарно и цветисто одетому соседу. Но глаза её как будто бы выцвели на время, и в лице она изменилась.

– Да-с, – продолжал занимать беседой Маргариту Николаевну гражданин в котелке, – возни с покойником не оберёшься. Сейчас, значит, повезли его в крематорий. Там Поплавскому речь говорить. А какую он речь скажет, предоставляю вам судить, после этой истерики с головой, когда у него в голове всё вверх тормашками. А потом с урной на кладбище… Там опять речь… И вообще я многого не понимаю… Зачем, к примеру, гиацинты? В чём дело? Почему? Почему понаставили в машину эти вазоны? С таким же успехом клубнику можно было бы положить или ещё что-нибудь… Наивно всё это как-то, Маргарита Николаевна!

Маргарита вздрогнула, повернулась».

«Глаза умные, рыжих люблю»… – В следующей рукописной редакции: «Совершенно разбойничья рожа, – подумала Маргарита, вглядываясь в неизвестного и убеждаясь, что он, в довершение всего, и веснушками утыкан, и глаз у него правый не то с бельмом, не то вообще какой-то испорченный глаз».