Я вернулась на другой день, но было поздно. Я вернулась, как несчастный Левий, слишком поздно.

В таких бесполезных размышлениях о Левии Матвее, в таких мучениях прожила Маргарита Николаевна полтора года».

При перепечатке этого текста в мае-июне 1938 года Булгаков внёс в него следующее дополнение: «Чтобы ещё больше растерзать себя, Маргарита до мельчайших подробностей вспоминала то утро, как она, оставив записку своему мужу, кинулась в переулок, в подвальные комнаты. Его уже не было. Он бесследно исчез. И перед глазами Маргариты вставал кабинет мужа, и она видела, как будто это происходило сейчас, что она рвёт бесполезную написанную ею записку».

Она просыпалась разбитой, осунувшейся и, как ей казалось, старой. – В следующей редакции: «…Маргарита проснулась около одиннадцати часов утра в своей спальне, выходящей фонарём в башню причудливой архитектуры особняка в одном из переулков Арбата.

Проснувшись, Маргарита не заплакала, что бывало очень часто. Она проснулась с предчувствием, что сегодня произойдёт что-то, наконец что-то произойдёт.

Лишь только Маргарита ощутила это предчувствие, она стала подогревать и растить его в своей душе, опасаясь, чтобы оно её не покинуло.

– Я верую! – шептала Маргарита торжественно, – я верую! Что-то произойдёт! Не может не произойти, потому что за что же, в самом деле, мне послана пожизненная мука? Да, я лгала и обманывала, но нельзя же наказывать так жестоко. Произойдёт что-то непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. Кроме того, сон был вещий, за что я ручаюсь!

Так шептала Маргарита Николаевна, глядя на пунцовые шторы, наливающиеся солнцем, беспокойно одеваясь, расчёсывая перед большим зеркалом короткие завитые волосы.

Сон, который приснился Маргарите, был необычен. Отсутствовала в нём летающая лодка и мелководное море с золотым дном. Приснилось странное, тёмного дуба помещение, какая-то комната, почему-то очень душная. Вдруг дверь раскрылась и она увидела мастера. Он не был в белой одежде. Он был оборван, обросший бородою, босой. Но глаза были очень живые, решительные, к чему-то призывающие. И он, поманив пальцем Маргариту, тотчас скрылся. Маргарита побежала за ним и выбежала на крыльцо, увидела оголённую рощу и над нею беспокойную стаю грачей. Поняла, что это ранняя весна где-то далеко в деревне, в глуши. Вон и мостик через узенькую речушку. Тут дунуло волнующим ветром, мастера она потеряла и проснулась.

– Сон этот может значить только одно из двух, – рассуждала Маргарита Николаевна, – если он мёртв и поманил меня, то это значит, что он приходил за мной и я скоро умру. Это хорошо. Мучениям пришёл тогда конец. Или он жив и напоминает мне о себе. Значит, мы ещё увидимся. Увидимся скоро, непременно увидимся.

Итак, сегодня я не имею права мечтать о том, чтобы забыть его, а наоборот, весь сегодняшний день посвятить воспоминанию о нём, потому что сегодняшний день – день годовщины. Встретились мы как раз в этот день». (При перепечатке этого текста Булгаков изменил концовку, написав: «Как раз в этот день мы встретились с ним тогда, когда я несла в руке свой жёлтый знак тоски».)

…бросились бы в особняк на … и поселились, и сочли бы себя счастливейшими в мире… – Булгаков не указал в данном случае место расположения особняка, оставив свободное место. Но последующий текст он (если, конечно, это сделал сам Булгаков?!) уничтожил. В тетради вырезано восемнадцать (!) страниц текста. В результате читатели, очевидно, никогда не узнают историю любви Мастера и Маргариты и те сложности, которые пришлось им преодолеть. Характерно, что в последующих редакциях Булгаков не возвращается к этому вопросу и лишь незадолго перед смертью продиктовал Елене Сергеевне не очень большой кусок текста, начинающийся словами: «Прежде всего откроем тайну, которой мастер не пожелал открыть Иванушке…»

…Первыми из-за обнажённых деревьев показались мальчишки, идущие задом… – В следующей рукописной редакции:

«Первым показался шагом едущий мимо решётки сада конный милиционер, за ним шлемы двух пеших. За сим – грузовик, набитый стоящими музыкантами, частью одетыми в гимнастёрки, частью в штатское. Далее – крайне медленно двигающаяся похоронная открытая машина. На ней гроб в венках, а по углам площадки – четыре стоящих человека: трое мужчин, одна женщина. Даже на расстоянии Маргарита разглядела, что лица, обращённые к решётке, были растерянные. В особенности это было заметно в отношении гражданки, стоящей в левом заднем углу автодрог. Толстые серые щёки гражданки в модной кокетливой шляпке в виде петушьего гребешка распирало как будто изнутри какою-то пикантной тайной, в заплывших глазках бродили двусмысленные огоньки, а губы складывались против воли, по-видимому, в столь же двусмысленную улыбочку. Казалось, что вот ещё немного и она подмигнёт на покойника и скажет: «Видали вы что-нибудь подобное? Прямо мистика!»

В задней части дрог на подставке стояли в горшках цветы, и Маргарита тотчас разглядела четыре бледно-фиолетовых гиацинта. «Те самые…» – подумала она. Немедленно за сим она увидела и двух покупателей гиацинтов… Они оба шли в первом ряду непосредственно за машиной. Потекли за ними и другие граждане, тоже в чинных рядах, все без кепок и шляп. И все они старались иметь вид печальный, приличествующий случаю, вид многозначительный и солидный, и у всех на лицах и даже в походке чувствовалось недоумение, смущение и неуверенность».

Сцене похоронного шествия в рукописной редакции предшествовал следующий эпизод:

«В Охотном ряду Маргарита поднялась, чтобы выйти, но судьба на некоторое время связала её с парочкой граждан. Они тоже снялись в Охотном и направились туда же, куда и Маргарита, к цветочной лавке. Покупка Маргариты была скромная и дешёвая. В память мастера и встречи с ним она купила два букетика фиалок, завёрнутых в зелёные листья. «Один – мне, другой – ему…» – думала Маргарита. Но ей мешали сосредоточиться две спины, которые всё время толкались перед нею; одна – широкая, другая – щуплая, с выпирающими из-под ткани толстовки лопатками. Шептуны приценивались к горшкам с бледно- фиолетовыми гиацинтами. Наконец Маргарита покинула лавку, но, обернувшись, видела, как двое суетились у приступочки автобуса, хватаясь одной рукой за поручень, а другой прижимая к животу по два горшка с тощими гиацинтами».

…голову ему пришлось пришивать. – В следующей рукописной редакции:

– Да, изволите ли видеть, – охотно пояснил гнусавящий рыжий сосед, – голову у покойника сегодня утром стащили из гроба в грибоедовском зале.

– Как же это может быть? – невольно спросила Маргарита, вспомнив в то же время шептание в троллейбусе.

– Чёрт его знает! – развязно ответил рыжий, – Бегемота бы спросить надо об этом. Всё было в полном порядке. Утром сегодня подвалили ещё венков. Ну стали их перекладывать, устанавливать как покрасивее, – глядят – шея есть, в чёрном платке, а голова исчезла! То есть вы не можете себе представить, что получилось. Буквально все остолбенели. И главное, ничего понять нельзя! Кому нужна голова? Да и кто и как её мог вытащить из гроба, пришита она была хорошо. И такое гадкое, скандальное положение… Кругом одни литераторы…

– Почему литераторы? – спросила Маргарита, и глаза её загорелись, – позвольте. Позвольте… Это который под трамвай попал?

– Он, он, – ласково улыбнувшись, подтвердил неизвестный.

– Так это, стало быть, литераторы за гробом идут? – спросила Маргарита, привстав и оскалившись.

– Как же, как же.