вам сочувствую! А паралич, он что, пройдет?

– К сожалению, нет. У врачей почти не осталось надежды.

– И что же вы будете делать?

– Пока что я спешу. Не может быть и речи о возвращении в Канн. Я приехал ненадолго, чтобы уладить кое-какие срочные дела. Я бы хотел просить банк о переводе счета, поскольку думаю обосноваться в Турени.

– Как! В Турени?… Вы хорошо все обдумали?… Зима в тех краях не для больного, не навредить бы.

Фарлини уселся на угол стола.

– Это не мое дело, – продолжал он, – но не делаете ли вы ошибку…

– Я уже присмотрел дом, – сказал Дюваль.

– Уже?!

Нотариус не мог скрыть своего недовольства.

– Дорогой месье Дюваль, так дела не делают. Никогда не стоит горячиться.

– Для начала я его сниму. Дом удобен, обставлен, в хорошем состоянии. В моем положении, что может быть лучше?… Места там прекрасные. Вы знаете Амбуаз?

Нотариус прикрыл глаза.

– Амбуаз… подождите-ка… это где-то рядом с Туром… Я проезжал там как-то, но у меня остались самые общие впечатления… Шел дождь… я увидел замок.

– Да, это там… „Гран Кло'.

– Что это такое „Гран Кло'?

– Так называется дом.

– Секундочку… я запишу адрес… Надеюсь, что мы еще увидимся. К концу лета будут продаваться дома, которые не стоит упускать. Я вам об этом сообщу. А вы иногда пишите мне хоть несколько строк, чтобы я был в курсе дел, уже будьте так любезны. Надеюсь, врачи ошибаются, и мадам Дюваль быстро поправится. Будьте осмотрительны, не спешите с покупкой дома, чтобы потом не пожалеть.

Он открыл Дювалю дверь и еще долго жал ему руку.

– Будьте мужественны, дорогой друг, и, конечно же, до скорого. Можете полностью на меня рассчитывать.

– Благодарю вас.

Нет, этот нотариус и впрямь очень мил. Если вдруг кому-то нужно будет довериться… Что за вопрос! Приятно чувствовать, что ты не одинок. Дюваль вернулся в Канн, выполнив кое-какие необходимые формальности в банке, и, освободившись, купил билет в „Голубой экспресс', который, сделав крюк к Парижу, попадал в Блуа назавтра лишь к полудню.

Дюваль еще чувствовал себя усталым, когда пришел в больницу. Дорога была хоть и не длинной, но все равно выбила его из колеи. Когда же он увидел перекошенное лицо незнакомки, то испытал нечто вроде шока.

– А мы сегодня очень послушные, – сказала Жанна с покровительством старшей. – Мы хорошо ели пюре и у нас нет температуры.

Дюваль коснулся губами мертвого лба. Это необходимо! Сел на край постели, взял больную за руку, которую та хотела спрятать под одеяло и, улучив момент, когда медсестра пошла опускать штору, быстро прошептал.

– Умоляю. Для всех я ваш муж… Я никому не сказал правды и потом объясню вам, почему.

Живой голубой глаз глянул на него откуда-то из головокружительной дали, словно свет небесной звезды. Другой неподвижно стеклянел.

– Понимаете ли вы меня?

Восковидные пальцы ответили слабым пожатием, вполне достаточно давшим понять, что послание принято и смысл его понят. В ответ Дюваль тихо улыбнулся без малейшего усилия. Внезапно он наклонился и коснулся губами рта незнакомки. Это движение потрясло его. Он вовсе этого не хотел, и теперь не знал, как скрыть свое волнение от неотступного проницательного взгляда больной.

– Приходите помогать нам ее поднимать, – сказала Жанна. – Она при вас будет уверенней… Это дело двух-трех дней, если, конечно, мадам Дюваль будет паинькой и отбросит мрачные мысли. А теперь, месье Дюваль, оставьте нас. Мы немного поспим.

Дюваль потерял чувство времени. Он думал только об этой женщине, которая, как ему показалось, обрадовалась его появлению, поскольку нуждалась в поддержке и опоре. Теперь стоило ему встать и пройтись по комнате, как больная начинала поворачивать голову и даже пыталась улыбнуться. Кровоподтек на правом виске почти исчез. Лицо принимало свои прежние очертания и было прекрасным, невзирая на худобу, значительным и немного торжественным, словно у ссыльного. Она первая протянула руку к руке Дюваля, просто, чтобы почувствовать прикосновение. Для лучшего взаимопонимания он попросил ее закрывать глаза в случае согласия, но она не ответила. Возможно, ее возвращение к жизни не было окончательным. Настал день и при поддержке Жанны и другой медсестры, они попытались поднять ее на ноги, но она отказалась, скорее из-за нежелания, а не из-за отсутствия сил.

– Будьте энергичнее, – советовала Жанна. – Если вы нам не поможете, то останетесь в теперешнем вашем состоянии. Подумайте о муже.

Дюваль прижал больную к себе, пока Жанна меняла простыню. Он почувствовал под рубашкой нагое тело и грубовато-властно сжал его, при этом он ничего не понимал: казалось ему надлежало ненавидеть эту женщину, а он оберегал ее, и чем дальше, тем больше испытывал чувство покоя и наполненности. Стоило ему уйти, как он снова хотел ее видеть. Теперь он все больше и больше времени проводил с ней, одаривал