цветами. Он не разрешал себе смотреть на нее во время сна, не защищенной от него взглядом. Что же он будет с ней делать? Рауль не знал, не понимал, что попал в какое-то невероятное положение. А вдруг правда откроется, что он тогда скажет? Пожалуй, теперь поздно думать об отступлении, ибо эта женщина заняла определенное место в его жизни, к тому же то, что он предполагал, произошло: несколько строк в разделе происшествий имели отношение только к нему: „Недалеко от Тура рыбаки обнаружили в воде тело, которое, видимо, долго находилось в Луаре. Речь идет о молодой, пока не опознанной женщине, при которой не найдено никаких документов. В регионе не известно о каких-либо исчезновениях. На утопленнице остатки элегантной одежды, на руке витой золотой браслет. Другие признаки, способствующие опознанию, отсутствуют. Неизвестно, что послужило причиной утопления: несчастный случай, преступление или самоубийство'.

Итак, браслет… Безусловно, речь идет о Веронике. Дюваль почувствовал себя бегущим в грозу: того и гляди молния саданет, а вокруг никакого укрытия. Бежать только вперед, только вперед! Единственное спасение – идти во лжи до самого конца.

На следующий день в разделе происшествий появились дополнительные сведения: „Утопленница, выловленная в Туре, была еще жива при падении в воду. Вскрытие обнаружило под правым ухом след сильного удара, что исключает самоубийство. Расследование продолжается'.

Итак, все было так, как предвидел Дюваль. Теперь существует только одна мадам Дюваль, настоящая мадам Дюваль, вот она, здесь, рядом со своим мужем. Другую никто не опознает. Отсутствие посетителей у раненой означало, что ее никто не придет навещать. Вероника порвала с семьей, у нее не было настоящих друзей. Никто не стремится видеть Веронику, вот что нужно прочно усвоить, чтобы продолжать игру.

И Дюваль пришел в больницу, сел возле незнакомки, поглаживая ее руку.

– Поговорите с ней, месье Дюваль, – посоветовала Жанна. – Развлеките ее.

Дюваль начал рассказывать о том, что делал днем: „Я позавтракал в „Бургиньонской Пивной'. Съел солянку…' или: „Я ходил к парикмахеру'. Стоило медсестре уйти, Дюваль тотчас умолкал, при ее возвращении опять принимался за рассказ: „В гостинице адская жара. Наверное, нужно поменять номер'. Жанна бесцеремонно вмешивалась: „Не трудитесь месье Дюваль. Скоро ваша жена выйдет отсюда, так сказал сегодня врач'.

Да, конечно, она выпишется! А это означает, что он должен будет ее забрать и принять на себя все тяготы по уходу. Клетка захлопнулась. Была минута, когда ему хотелось сбросить с себя эту обузу, что, в конечном счете, было бы глупо. В конце концов, она мадам Дюваль или нет?… Что произойдет, когда ей удастся произнести или написать хотя бы одну фразу? Не лучше ли быть при ней в этот момент? Между нею и другими?

Вот почему, когда врач принял Дюваля, тот покорно выслушал его.

– Мы больше, пожалуй, ничего не сможем для нее сделать, месье Дюваль. Теперь очередь за вами.

– Да… Мы сняли дом в Амбуазе.

– Замечательно! Там за больной может наблюдать доктор Блеш, замечательный практик, да и я буду недалеко. Ей, безусловно, со временем станет лучше, но она останется калекой. К ее счастью, вы сами сможете заняться восстановлением утраченных ею функций. Я вам приготовлю памятку с необходимыми назначениями. Не исключено то время, когда она сможет владеть снова правой рукой…, с ногой дело обстоит хуже.

– Сможет ли она говорить? Врач заколебался.

– Честно говоря, месье Дюваль, не знаю. Ее случай похож на полиомелит, а вы не хуже моего знаете, что это значит. Могу сказать лишь одно: сделайте все возможное и невозможное, чтобы она не замыкалась в себе. Если это случится, то все пропало. Если же, наоборот, она почувствует снова вкус к жизни, можно надеяться на что-то. Все зависит от нее самой и в то же время от вас. Ей необходима любовь, и я на вас рассчитываю, месье Дюваль. Можете забрать жену послезавтра.

Итак, настало время действовать. На Дюваля вдруг свалилась куча обязанностей. Нужно было приготовить дом, купить продукты, заказать машину для перевозки, нанять прислугу. Он то и дело повторял: „Чем я рискую? Никто к ней не придет. Никто не узнает ее'. Он не хотел знать о том, что произойдет, когда она будет в состоянии проявить свои желания. Он закуривал, подбрасывая зажигалку, и тогда ему чудился какой-то пугающий свет… То, что он делал – безумие… Ничего из этого не выйдет… Его ждет катастрофа… Он пожал плечами. Не его вина, что дорога так извилиста. Другой ведь не было. И еще он хотел знать правду…

Накануне отъезда Рауль подумал, что все пропало. У постели больной он обнаружил следователя жандармерии.

– Ну же, мадам Дюваль, еще небольшое усилие.

– Он уже четверть часа тут торчит, – зашептала медсестра.

– Сдается, что он хочет заполучить свидетельские показания.

Дюваль подошел. Следователь сделал ему знак молчать и терпеливо продолжал.

– Помните ли вы происшествие? Мне необходимо выяснить, не толкнули ли вас. Это несложно… Вам нужно только прикрыть глаза.

Она закрыла глаза.

– Так, значит вам нанесли удар. Кто? Обычная машина? Нет? Грузовик? Грузовичок?… Не помните?

Он повернулся к Дювалю.

– Извините, я не хотел ее утомлять, но нужно выяснить самое главное, поскольку она видела виновника и ее свидетельство самое важное. Мадам Дюваль, я вас спрошу по-другому… Тот, кто ехал вам навстречу, делал зигзаги?

Она прикрыла глаза.

– А! Хорошо! Он ехал зигзагами. Вы ехали прямо на запад и были ослеплены солнцем?