— Дорогая тетя, тебе необходимо отправиться и путешествие.
— Путешествие? — Масардери подняла брови. — Боюсь, что путешествие меня добьет. Я и гак еле жива…
— Тебе нужно сменить обстановку, — пояснил Кэрхун. — Коль скоро кто-то в Акифе так настойчиво добивается твоей смерти, ты должна уехать. На время, разумеется. Пусть улягутся страсти, пусть остынут кинжалы, уже вынутые из ножен, и пусть они вернутся в ножны.
— Звучит весьма образно, — сказала Масардери, покосившись на Конана.
Варвар сохранял каменное лицо. Он напоминал истукана — за тем, впрочем, небольшим исключением, что истуканы не употребляют вино с таким удовольствием и из таких больших кубков.
— Я предлагаю тебе уехать вместе со мной и еще парой кузин в мое имение на одном из Туранских островов, на море Вилайет. Там прелестный климат. Если у тебя и есть тайные враги, то им придется проделать немалый путь, а потом еще и проплыть по морю до острова… Ты будешь отделена от неприятностей проливом! Что скажешь, тетя?
— Как это мило, когда ты называешь меня «тетей», дорогой Кэрхун! — рассеянно произнесла Масардери.
Конан между тем с равнодушным видом взирал не то на хозяйку, не то на стену. Он никак не выражал своего отношения к предложению Кэрхуна. С одной стороны, уехать означало признать свое поражение. Враг может затаиться и выжидать, пока Масардери не успокоится и не вернется в Акиф. И вот тогда, когда она будет ожидать этого менее всего, нанесет удар.
С другой стороны, возможно, за время ее поездки страсти действительно улягутся. А Конан будет рядом с женщиной до тех пор, пока не встретится с ее врагами лицом к лицу и не одолеет их. Когда вчера на Масардери накинулся нетопырь, Конан почувствовал, что ему брошен вызов. Киммериец был не из тех, кто уклонялся от вызова.
— Хорошо, — сказала наконец Масардери, видя, что надеяться на совет от телохранителя не приходится. — Я согласна. Отправляемся завтра же, если ты готов. Это отличная идея! Я наконец отдохну от этого душного города — и от капитана городской стражи, который, кажется, подозревает меня во всех этих ужасах и убийствах. Так что я могу зарезаться у него на глазах — он только воскликнет: «Я же говорил, она сама покушалась на собственную жизнь!»
Путешествие, особенно его начало, подтвердило все худшие опасения Конана. В дом Масардери явились три кузины — какие-то щебечущие родственницы, как на подбор малорослые, с тяжелыми задницами и выпученными черными глазами. Все эти создания с преувеличенной стыдливостью закрывали лица покрывалами — чтобы тут же «случайно» уронить эта самые покрывала прямо перед хмурым варваром. Конан взирал на них с преступным безразличием, и они возмущенно фыркали ему в спину. Одна из девиц отчетливо произнесла: «Какой бесстыдник».
Масардери оделась в ярко-синие шаровары, красные сапожки для верховой езды и широкую льняную рубаху навыпуск. Ее голову покрывал капюшон, прихваченный на лбу тонкой тесьмой; белый плащ надежно защищал от палящих солнечных лучей.
Она намеревалась часть пути проделать верхом, часть — в карете, со своими кузинами.
Большая карета уже готова была к отбытию, гигантских сундука с нарядами крепились на крыше; четверо негров устроились сзади на специальном месте; Масардери не брала с собой носилки, но оставлять дома слуг не захотела. Зная преданность чернокожих хозяйке, киммериец вполне одобрил ее решение. Конан верхом на коне сопровождал карету. На нем была обычная одежда для дальних путешествий: штаны и рубаха из выделанной кожи. Огромный меч за спиной варвара выглядел чрезвычайно внушительно. Кроме того, в карете имелись туранские сабли: Конан решил вооружить чернокожих слуг. Пусть в самом Акифе это запрещалось — вряд ли власти города сумеют разглядеть, что творится на берегах озера Вилайет, и сделать госпоже Масардери строгое внушение из-за того, что она пренебрегла законом.
Кэрхун казался вездесущим. Он повсюду расхаживал с хозяйским видом, везде распоряжался, отдавал приказы громко и четко. Было очевидно, что он наслаждается своей ролью спасителя госпожи Масардери от неприятностей и как бы демонстрирует окружающим: «Вот как надо это делать, олухи!»
Они выступили из города сразу после полудня и часть пути проделали под палящим солнцем. Впрочем, чернокожие слуги и Конан не слишком страдали от жары, а дамы прятались в карете, где беспрестанно пили прохладную воду и обмахивались веерами. Масардери, судя по всему, чувствовала себя отлично. Она скакала на лошади, подставляя лицо ветру и солнцу, и даже что-то напевала.
Кэрхун ехал, поотстав от нее, но явно не сводил с нее глаз. Что касается Конана, то он внимательно следил за деятельным родственником хозяйки. Что-то в поведении туранца настораживало. Вероятно, его настойчивое желание показать Масардери, что она полностью зависит от его деловой хватки и умения руководить.
Разумеется, тайное намерение Кэрхуна вовсе не было таким уж тайным. Он ничего так не хотел, как завладеть вдовой покойного дяди — а заодно и его имуществом. Масардери, в конце концов, очень привлекательная женщина. Так что женившись на ней Кэрхун убил бы одной стрелой сразу двух куропаток.
— Кэрхун! — окликнула его одна из кузин, высунувшись из окна кареты. — Мы устали, и у нас заканчивается питьевая вода. Далеко ли еще до колодца? Лучше бы нам отдохнуть на каком-нибудь постоялом дворе! Ты уверен, что хорошо знаешь дорогу?
— Милая, я ведь не раз уже ездил из своего островного имения в Акиф, — напомнил Кэрхун. — Эту дорогу я изучил как свою ладонь и даже лучше! Скоро мы будем возле караван-сарая, а там весьма вероятно встретим каких-нибудь путешественников и сможем присоединиться к ним. Как видишь, я все предусмотрел. — Он метнул взгляд в сторону Масардери: слышит ли та; но молодая женщина слишком была увлечена скачкой на свободе, чтобы прислушиваться к разговорам. — Как известно, караванные дороги — едва ли не главное богатство пашей земли.
— Не считая жемчугов из моря Вилайет, — добавила девица, сидящая в карете.
— Да, жемчужинами мы тоже славимся, — многозначительным тоном произнес Кэрхун, явно давая ей понять, что под «жемчужиной» подразумевает ее.
Девица приняла изысканный комплимент и захихикала. Кэрхун поскорее отъехал от кареты. Его занимала только одна женщина, а она, по мнению предприимчивого племянника, слишком много времени проводила в обществе киммерийца.
Караван-сарай показался за несколько колоколов до заката. Кэрхун взирал на это строение с таким видом, словно сам его выстроил.
— Ждите здесь, я договорюсь о ночлеге, — бросил он своим спутникам.
Отъезжая к караван-сараю, он покосился на Конана — не захочет ли киммериец взять на себя часть организаторских обязанностей; но Конан с полным равнодушием проводил его глазами.
Варвар предпочел остаться с женщиной, которую взялся охранять.
Скоро Кэрхун вернулся, чрезвычайно возбужденный и довольный. Его глаза так и блестели.
— Нам очень повезло! Мы встретили большой караван из Иранистана. Они направляются в Кхитай через наши земли, так что завтра мы сможем выступить в путь вместе! Охрана надежная и многочисленная, народу — человек десять купцов, из Иранистана и из Кхитая, пара кхитайских философов-созерцателей, одна толстая иранистанская дама, которая прониклась особенными чувствами к вере кхитайцев и намерена поклониться кхитайским богам на их родине…
— Превосходно! — сказала Масардери, весело посмеиваясь. Было очевидно, что перспектива путешествовать в большой компании радует ее. Всегда можно встретить новых людей, узнать что-нибудь любопытное — а заодно и позабавиться за чужой счет; последнее развлечение было ее любимым. Масардери никогда не упускала случая подшутить над окружающими.
В дороге все ее страхи постепенно рассеивались. Она была по-настоящему благодарна Кэрхуну за его предложение. Племянник, кажется, нашел рецепт от болезни! Печаль отступила, страхи начали казаться смехотворными…
Ночлег прошел без происшествий, и наутро караван тронулся в путь, обогатившись новыми
