— Я с трудом верю в подобные истории, — отозвался Конан, — хотя сам был свидетелем таких вещей не раз. Но всегда остается надежда на то, что все эти штуки с превращениями — просто фантазии пьяного или сновидение слишком усталого человека… Что ж, в любом случае, мы с вами не в проигрыше. Пока.
— Пока, — кивнула она. — Но рано или поздно ЭТО — чем бы ОНО ни являлось — меня убьет.
Она произнесла это так просто, с таким спокойным достоинством, что у Конана вдруг защемило сердце. Он стиснул женщину в объятиях — немного крепче, чем рассчитывал, так что у нее хрустнули кости.
— Ну уж нет, — проворчал он, как разозленный пес, — покуда я с вами, этому не бывать!
Глава четвертая
Опасное путешествие на отдых
На следующий день в дом госпожи Масардери прибыл некий господин. Хозяйка еще спала, измученная вчерашними происшествиями, так что посетителя встретил Конан.
Господин — коротконогий приземистым туранец с очень смуглым лицом и мясистым носом — воззрился на киммерийца с нескрываемым удивлением.
— А это что еще за птица? — вскричал он. — Масардери не говорила мне, что собирается нанимать дворецкого!
— Я похож на дворецкого? — осведомился Конан.
Пришельца его тон, похоже, нимало не смутил.
— Ну, кем бы ты ни был, доложи госпоже, что пришел Кэрхун, — приказал он.
Конан скрестил на груди руки и воззрился на маленького туранца сверху вниз.
— Кэрхун? — переспросил он. — А Масардери захочет тебя видеть? По-моему, ты не из тех мужчин, завидев которых женщина теряет голову и, позабыв обо всем, мчится навстречу.
Кэрхун налился багровой краской негодования.
— Да кто ты такой, наглец?.. — начало было он. — Я проучу тебя!..
— Что здесь творится? — раздался за спиной Конана голос Масардери, и дама в полупрозрачной домашней одежде вышла к спорщикам. При миле Кэрхуна ее лицо изменилось, любопытство и обеспокоенность сменились скукой. — А, это ты, Кэрхун! — произнесла она таким тоном, что Конан счел себя полностью удовлетворенным.
— Да, дорогая. — Кэрхун обошел Конана, как если бы огромный киммериец был башней или каким- нибудь другим громоздким строением. — Заглянул проведать тебя и узнать, как твое самочувствие. Говорят, вчера в городе на твои носилки было совершено нападение.
Масардери чуть вздохнула.
— Ты прав, действительно на рынке вышла отвратительная сцена. И к тому же малопонятная. Я до сих пор не понимаю, с чем связаны все эти покушения… и покушения ли это вообще. Но неприятности — точно. — Она кивнула в сторону Конана. — На всякий случай я наняла телохранителя.
— О! — Кэрхун скорчил гримасу, которая могла означать что угодно, кроме одобрения.
Масардери взяла его за руку и развернула к Конану лицом.
— Конан, это Кэрхун, мой племянник. Точнее, племянник моего покойного мужа.
— А, ну тогда понятно, — буркнул Конан.
Туранец ответил ему полным торжества взглядом. Конан только усмехнулся.
Кэрхун заговорил с дамой так, словно Конана не было поблизости:
— Дорогая, ты не предложишь мне холодного питья? День только начался, но жара уже стоит невыносимая. Думаю, будет буря.
— Прошу в дом, — спохватилась Масардери. — Я еще не вполне проснулась, так что позволила себе быть невежливой. Прости.
— Какие могут быть счеты между родственниками! — махнул рукой Кэрхун. — А ты моя любимая родственница, — добавил он так многозначительно, что лишь такая опытная в обращении с мужчинами дама, как Масардери, могла не заметить скрытого в его тоне намека.
Заметив, что Конан входит в гостиную вслед за госпожой, Кэрхун недовольно нахмурился.
— А это для чего? — Он повелительно кивнул Конану: — Я намерен поговорить с хозяйкой дома наедине.
— Если у тебя нет в мыслях ничего непристойного, то мое присутствие тебя не стеснит, — парировал Конан. — Меня наняли для того, чтобы я охранял ее. Чем я и намерен заняться — прямо сейчас.
— Говорят тебе, неотесанный варвар, я ее родственник! — Казалось, Кэрхун теряет терпение.
— Говорят тебе, толстый туранец, я — ее телохранитель! — фыркнул Конан. — Не играй со мной в игры, тебе все равно не выиграть.
Кэрхун схватился за рукоять кинжала.
— Что ты себе позволяешь?
— А ты?
Они впились друг в друга взглядом. Затем Конан откинул голову назад и расхохотался.
— Я останусь при Масардери, это решено, — объявил он. — Я не буду вмешиваться в ваш разговор. Скоро ты вообще забудешь о моем присутствии. Но не требуй, чтобы я ушел, — я стараюсь не отходить от нее ни на шаг, поскольку имел уже случай убедиться в том, что госпоже Масардери действительно угрожает опасность.
— Он прав, — мягко заметила Масардери. — И не будем больше спорить об этом, хорошо?
— Можно подумать, это я пытаюсь тебя убить! — возмущался Кэрхун.
Нет… Я так не думаю, но это не важно, — продолжала Масардери. — Я не могу сейчас объяснить всего, потому что это звучит по меньшей мере невероятно… Во всяком случае, мне будет спокойнее, если Конан останется рядом. Считай что моей прихотью.
— Хорошо, — сдался Кэрхун.
Он прошел в комнату и устроился в том самом кресле, где вчера так уютно отдыхал Конан. Положил ноги на скамеечку, откинулся на спину, принял из рук хозяйки большой кубок с прохладным, сильно разбавленным вином.
В конце концов, в том, что я хочу тебе сказать, действительно нет ничего непристойного, — добавил Кэрхун. — И тайны здесь тоже нет. — Он мельком глянул в тот угол, где устроился Конан, и поморщился, заметив, что варвар непринужденно наливает себе неразбавленного вина в огромный кубок с большим рубином.
Масардери уселась на ковры, скрестив ноги. Конан успел уже заметить, что помимо внешности, выдававшей в Масардери гирканское происхождение, эта дама сохранила также некоторые привычки кочевого народа. Объяснить это воспитанием было невозможно, поскольку выросла она в «веселом доме», где любая девушка умела стать такой, какой хотел ее видеть клиент. Нет, то говорил в Масардери голос крови.
Давным-давно Туран был основан гирканцами — последователями пророка бога Эрлика, Вечноживого Тарима, и с тех пор гирканцы, светлокожие, с точеными чертами лица, считались в этой стране аристократами. Низкорослые, плотные туранцы с иссиня-черными волосами давно вели оседлый образ жизни и возделывали землю; гирканцы, сохранявшие многие привычки и обыкновения воинственных кочевников, несколько презирали своих мирных соседей.
Непринужденность, с какой Масардери сидела на коврах скрестив ноги, говорила о ее принадлежности к диковатому и воинственному народу больше, чем ее светлая кожа. Конан мгновенно отметил эту разницу между дамой и ее собеседником и взял на заметку. Масардери была куда ближе ему по духу, чем многие мужчины.
Впрочем, Кэрхуна, кажется, эти мысли занимали меньше всего. Отхлебнув из кубка, он решительно заявил: