отчаянія, вопль безсилія передъ сложившимся порядкомъ. В?рить въ силу «бомбы», значитъ, изв?риться во всякой иной возможности д?йствовать на людей и ихъ политику. И потому террористическій актъ есть столько-же актъ «убійства», сколько и «самоубійства». Этимъ актомъ нельзя создать «новаго міра»; можно лишь съ честью покинуть «старый». И т?, противъ кого направляются подобные акты, превосходно понимаютъ ихъ внутреннее безсиліе. Они могутъ повредить, убить частное, конкретное, а иногда даже случайное выраженіе системы, но не въ состояніи убить ея «духа». Какое можетъ быть дано лучшее доказательство непоб?димости той власти, противъ которой единственно возможнымъ средствомъ оказывается «динамитъ».
В) Никогда ни бомба, ни динамитъ, ни вообще какія-бы то ни было насильственныя средства въ этомъ род?, не производили такого устрашающаго впечатл?нія на власть, чтобы она самоупразднилась подъ гипнозомъ страха. Прежде всего, прерогативы власти настолько обольстительны еще въ глазахъ современнаго челов?чества, обладаютъ такой огромной развращающей силой, что р?дкіе относительно террористическіе акты не могутъ убить «психологіи» власти. А въ отд?льныхъ случаяхъ, когда носитель власти обладает личнымъ мужествомъ, террористическій актъ сообщаетъ ему новыя силы, укр?пляющія его личную «психологію». Смакованіе возможности для себя «мученичества» — порождаетъ особую ув?ренность въ себ?, гордость, преувеличенное сознаніе своего значенія, презр?ніе къ врагу, особое сладострастіе жестокости. Наконецъ, терроромъ можно было бы бороться противъ власти въ примитивномъ обществ? — при неразвитости общественныхъ связей, при слабой дифференціаціи органовъ власти. Въ современномъ же обществ? власть долгіе относительно періоды покоится на прочномъ базис? общественныхъ отношеній. Самая власть представляетъ сложный комплексъ органовъ, и устраненіе одного изъ ея представителей, хотя бы и вліятельн?йшаго, еще не колеблетъ всей системы, баланса, который сложился подъ вліяніемъ совокупности реальныхъ жизненныхъ условій. Le roi est mort, vive le roi!
С) Практическая безполезность террористическихъ актовъ подтверждается еще т?мъ, что они обычно порождаютъ вспышки реакціи, усиливаютъ государственно-полицейскій гнетъ, и вм?ст? способствуютъ «поправ?нію» общества. Россія им?етъ въ этомъ смысл? достаточно краснор?чивый прим?ръ — безсилія «Народной Воли», несмотря на исключительную даровитость и энергію отд?льныхъ ея членовъ.
Д) Наконецъ, террористическіе акты, возведенные въ систему, нец?лесообразны потому, что они санкціонируютъ то зло, противъ котораго призваны бороться. Если вора невозможно исправлять покражей у него, убійцу — убійствомъ близкаго ему челов?ка, ибо подобными возмездіями воровство и убійство получаютъ только лишнюю поддержку, то и террористическая политика правительства не можетъ быть изл?чена или изм?нена терроромъ. Терроръ, какъ мы сказали выше, сохраняетъ за собой значеніе лишь личнаго, «психологическаго» акта.
Еще бол?е возраженій и принципиальнаго, и практическаго характера вызываетъ противъ себя «индивидуальное» присвоеніе частной собственности — экспропріація, какъ тактическій пріемъ[27].
Никто не можетъ оспаривать права не анархиста, но челов?ка вообще, открыто и насильственно брать необходимое для себя и зависимыхъ отъ него людей въ т?хъ случаяхъ, когда условія общественной организаціи не могутъ обезпечить его челов?ческаго существованія. Но отсюда очень далеко до той «экспропріаціонной» практики, которая, устраняя якобы насильниковъ и лодырей, въ сущности, ихъ подм?няетъ новыми фигурами. Безпринципность въ этомъ направленіи д?лаетъ лишь то, что любой мошенникъ можетъ наклеить на свой, якобы, «антибуржуазный» актъ — этикетку анархизма.
Это печальное и грозное явленіе уже обращало на себя не разъ вниманіе сознательныхъ анархистовъ. Однако, въ борьб? съ нимъ никогда не было проявлено достаточно энергіи, ибо въ глазахъ многихъ «свобода» все еще является т?мъ жупеломъ, котораго не см?етъ коснуться ни анархическая логика, ни анархическая сов?сть. Однако, Гравъ посвятилъ «воровству» въ анархизм? несколько вразумительныхъ строкъ: «Есть анархисты — пишетъ онъ — которые изъ ненависти къ собственности доходятъ до оправданія воровства, и даже — доводя эту теорію до абсурда — до снисходительнаго отношенія къ воровству между товарищами. Мы не нам?рены, конечно, заниматься обличеніемъ воровъ: мы предоставляемъ эту задачу буржуазному обществу, которое само виновато въ ихъ существованіи. Но д?ло въ томъ, что, когда мы стремимся къ разрушенію частной собственности, мы боремся, главнымъ образомъ, противъ присвоенія н?сколькими лицами, въ ущербъ вс?мъ остальнымъ, нужныхъ для жизни предметовъ; поэтому всякій, кто стремится создать себ? какими бы то ни было средствами такое положеніе, гд? онъ можетъ жить паразитомъ на счетъ общества, для насъ — буржуа и эксплуататоръ, даже въ томъ случа?, если онъ не живетъ непосредственно чужимъ трудомъ, а воръ есть ничто иное, какъ буржуа безъ капитала, который, не им?я возможности заниматься эксплуатаціей законнымъ путемъ, старается сд?лать это помимо закона — что нисколько не м?шаетъ ему, въ случа?, если ему удастся самому сд?латься собственникомъ, быть ревностнымъ защитникомъ суда и полиціи» («Умирающее общество и анархія»).
Изсл?дованіе внутренней природы компромисса невозможно вн? уясненія проблемъ, неизб?жно встающихъ передъ д?йственнымъ анархистомъ. Эти проблемы: 1 ) какъ возможно «прощеніе» другихъ, 2) какъ возможенъ «анархическій долгъ».
Говоря о «прощеніи», мы им?емъ въ виду не субъективныя настроенія личности, а н?который соціальный принципъ, обязательный лозунгъ практической жизни.
Если мы р?шаемъ «прощать» всегда, принципіально, во имя стихійной, не могущей быть нами осознанной до конца причинности, но обусловливающей въ насъ все до посл?дняго дыханія — мы неизб?жно придемъ къ д?йствительно всепрощающему, но отталкиваемому свободнымъ сознаніемъ матеріализму, гд? все предопред?лено и свободы выбора не существуетъ. Но въ такомъ «матеріалистическомъ» пониманіи мы уже — не свободныя, сознающія себя «я», a химическіе или механическіе процессы. Вс? наши устремленія, борьба, революціи — моменты, обусловленные уже за тысячи л?тъ назадъ. Такое пониманіе не только неизб?жно ведетъ къ безплодному пессимизму, но не оставляетъ м?ста и самой морали, невозможной вн? свободы.
Съ точки же зр?нія свободнаго сознанія — «прощеніе», само по себ?, не есть благо. Оно можетъ быть и благомъ и зломъ, въ зависимости отъ содержанія, которое вы въ него вложите. Есть вещи, которыя можно понимать и можно простить. Есть вещи, которыя должно понимать и должно простить. Есть, наконецъ, вещи, которыя нельзя ни понимать, ни прощать. Мы не см?емъ прощать проступковъ, претящихъ свободной челов?ческой сов?сти, насилующихъ челов?ческую свободу. Въ подобныхъ случаяхъ компромиссы — не неум?стны, но преступны. Что значило-бы понять и простить подобный актъ, когда самая возможность пониманія отталкивается нашимъ нравственнымъ сознаніемъ. Понять и простить его значило бы стать его соучастникомъ.
Личная психологія и соціальная подоплека любой тиранніи (любого принужденія) могутъ быть великол?пно выяснены. Вы можете понять и оц?нить вс? «необходимости» ея появленія. Но какими «внутренними» мотивами можетъ быть оправдана для васъ тираннія?
Знаніе причинности и основанное на ней прощеніе убаюкиваютъ насъ. Они оправдываютъ не только возмутившій нашу сов?сть фактъ, но попутно, по аналогіи, готовятъ напередъ оправданіе инымъ, могущимъ открыться рядомъ, язвамъ. Та погоня за причинностью и законом?рностью, которая оскопляетъ нашу «науку», характеризуетъ и вс? наши судилища государственнаго и общественнаго характера, не исключая и безстыдныхъ пародій ихъ — революціонныхъ трибуналовъ. Въ нихъ всегда ищутъ, если не опред?ленно партійную, то н?которую срединную правду, этическій минимумъ, ничего общаго съ нравственностью не им?ющій, a являющійся лишь необходимой въ глазахъ общественности условностью, позволяющей прод?лывать успокоительныя для общественной сов?сти операціи.
Но «непрощеніе» не можетъ переходить въ недостойное анархиста чувство «мести».
Анархизму ненавистны — не люди, но строй, порядокъ, система, развращающіе ихъ. Анархизмъ не прощаетъ идолопоклонства, но не жаждетъ мстить отд?льнымъ людямъ. Помимо этической недопустимости подобнаго чувства у анархиста, оно и практически нец?лесообразно, ибо удовлетвореніе его родитъ всегда новое зло, новыхъ мстителей и новыя ц?пи преступленій. Месть—насиліе можетъ быть оправдано лишь въ случаяхъ исключительныхъ — необходимой обороны себя и общественности отъ необузданныхъ проявленій произвола.
Великол?пныя, подлинно анархическія мысли въ этомъ план? были сказаны на суд? «Чикагскими мучениками» въ 1885 г. — Cписомъ и Парсонсомъ.
