уже в грудь. Боли Амайг не почувствовал. Он даже не успел подумать над тем, что бы это могло быть. Мысли перемешались, все вокруг потемнело. Сквозь эту темноту в клубке мыслей вертелся один вопрос: «Егор или Вася?»

Хусен увидел опустившуюся на приклад винтовки голову Амайга, но ничего неладного не заподозрил. Мысли его тоже были не совсем ясные. Винтовочные выстрелы, раздававшиеся справа и слева, его собственные выстрелы, подбадривающие крики товарищей – казалось, все это происходит во сне. Хусен увидел, как Амайга перевернули на спину и потащили вниз, в лощину. И тут Хусен вскочил, как будто на него вылили полный кувшин холодной воды. Теперь он понимал, что все это был не сон, понимал и то, что с Амайгом беда…

– Жив, – сказал сидевший рядом с Амайгом Шапшарко. – Дышит. Значит, не суждено еще погибнуть.

Открыв глаза, Амайг с трудом произнес:

– Не говорите отцу. Матери тоже…

Он захлебнулся кровью, что шла у него горлом, и замолк.

Подбежали Хасан и Исмаал.

– Скорее на арбу и домой! Лор-Гали[69] должен помочь, коли не суждено умереть.

Хасан глянул на Хусена, у которого от озноба дрожала челюсть, и прикрикнул:

– Езжай и ты с ним! Того и гляди свалишься.

Хусен, может, и отказался бы ехать, но вознице – двенадцати-тринадцатилетнему мальчишке – нельзя было доверять Амайга. Кто знает, что приключится в дороге.

Арба не успела тронуться, принесли еще раненого.

– Этого сразу везите на кладбище, – сказал один из тех, кто нес его. – Бедняга распрощался с этим миром.

– Да будет его смерть священной! – сказали мужчины и, уложив убитого рядом с Амайгом, торопливо вернулись на свои места.

Хусен хоть и дрожал весь и не мог вздохнуть полной грудью, но о болезни своей сейчас не думал. Глаза его не отрывались от кровоточащей груди Амайга, и он все упрашивал сидящего впереди мальчика:

– Эй, дорогой, прибавь ходу…

Но, как они ни гнали, все было бесполезно. Амайг умер раньше, чем доехали до села.

Куда девалось мужество Хусена. Его словно прорвало: слезы ручьями катились по щекам. Он прикрыл Амайга, как и другого умершего, буркой и с гневом подумал о том, какой это ужас, что погиб почти ребенок, мальчик, едва доживший до семнадцати лет!..

Навстречу показались пседахцы. Они ехали рысью во главе со своим командиром Мусаипом. Чуть позади командира несся довольно грузный с виду человек с красным флагом в руках.

Придержав коней, они расспросили, как обстоят дела там, в бою. Хусен в нескольких словах описал обстановку, они горестно покачали головами и поскакали дальше, оставив за собой пыльное облако.

Спустя какое-то время, уже на окраине села, рядом с кладбищем, появились еще всадники. Эти были из Кескема. Встречались и пешие, те, кто почему-либо оставался дома: у кого лошадь плохая или совсем ее нет, кто безоружен. Прослышав, что бой разгорается и уже есть убитые и раненые, эти люди не могли усидеть дома. И вот они тоже спешили на поле битвы.

Многие были безоружны. И им Хусен объяснил, что там, куда они спешат, есть много оружия. Свою винтовку Хусен оставил у Хасана, а у него взял ружье Довта. Но и его пришлось отдать встретившемуся в пути Гойберду. Винтовка Амайга лежит в арбе, ее он решил вручить Мураду. Кто знает, может, отец надумает занять место сына в отмщение за его безвременную гибель?…

Но Мурад и не подумал об этом. Всю вину он свалил на сыновей Беки.

– Вы, вы во всем виноваты! – кричал он на Хусена. – Если бы он не связался с вами, не пошел за вами, разве случилось бы такое? Нет, не случилось бы! Зачем вы лишили меня единственного сына?

– Держись, Мурад, во всем божья воля! – уговаривал его Шаип-мулла, выйдя из дома Мурада, куда он пришел от Торко-Хаджи и задержался в ожидании, пока сварится зарезанная Мурадом жертвенная индейка – о продлении жизни сына думал, когда резал.

– Божья воля, говоришь? – Мурад глянул на Шаип-муллу. – А где же божья справедливость? У меня ведь всего один сын! Не то что у других. Почему этот бог увидел только моего единственного сына?

– Значит, твой сын ему был нужен больше, – пробормотал Шаип-мулла, и взгляд его, остановившись на закаменевшей от горя жене Мурада Кудас, потупился. – Всемогущий, говорят, забирает раньше того, кого больше любит, – добавил он.

– Зачем мне нужна его любовь!

Шаип-мулла замахал руками:

– Не говори так. Да сохранит тебя бог.

– К чему теперь меня хранить и богу и людям? Не нужна мне жизнь без сына!

– И все же пусть хранит тебя бог, Мурад, и сейчас и во веки веков. Не кори его, не накликать бы тебе какой другой беды! С хулителями бог, говорят, поступает жестоко.

– Что может быть для меня более жестокого? Ты понимаешь, что говоришь?

Мурад с протянутыми руками двинулся на Шаип-муллу, затем, резко повернувшись, ударил ладонями о дверь и припал к ней головой.

Во двор уже входили один за другим люди. Ворота, открытые для арбы с телом Амайга, больше не закрывались, так что каждый теперь мог войти сюда свободно, что раньше было немыслимо.

Хусен увидел свою мать и Миновси. Эсет здесь не было.

Пришел и Исмаал. Он приехал в село передать наказ Торко-Хаджи о том, чтобы, пока не закончится бой и люди не вернутся домой, не устраивать тязет по убитым.

– Зачем вы привезли его домой? – спросил Исмаал.

– А что? И мертвого не хотите отдать нам? – зло бросил Мурад.

– Торко-Хаджи велел хоронить убитых, не завозя в село.

– Даже не обмытых? – удивленно спросил Шаип-мулла.

– Да. И в той одежде, в которой погибают.

– Везите куда хотите, – произнес Мурад с трудом, словно кто-то сильно сдавил ему горло. – Отняли у меня сына! Вы отняли: ты и эти отродья Беки. – Он вдруг бессильно опустился на корточки и, зажав руками голову, прохрипел: – Теперь везите куда хотите.

Плечи его изредка вздрагивали, словно кто-то колол его иглой.

– Возьми себя в руки, Мурад, – сказал Исмаал. – Не один Амайг погиб там…

Люди гибли. Гибли и с той и с другой стороны. Бой разгорался. Кругом клубился дым и раздавался треск, словно горел сухой плетень.

Жителям трех сел было бы не так тяжело, если бы противник был вооружен только винтовками. Но, увы, против них с двух сторон строчили пулеметы: со стороны станицы и с перевала, где стояли бичераховцы. Оттуда даже раза три-четыре ударила пушка и бомбомет. Снаряд угодил в лощину, где стояли кони и арбы. Убило двух лошадей и мальчика. Белоказаки вслед за этим дважды атаковали вайнахов, но те успешно отразили атаки и оттеснили противника на прежние позиции. Магомед-юртовцы с места не трогались, но и стрельбы не прекращали.

Торко-Хаджи без устали подбадривал своих:

– Держитесь, молодцы! Ни шагу назад! Если хоть один из нас отступит, дела наши будут плохи. Больше внимания в ту сторону, – он показывал на перевал. – Они для нас опаснее всего. Магомед-юртовцы будут охранять свое село и с места не сдвинутся…