это мистер Джеральд Крофт, сын сэра Джорджа Крофта, — вы ведь знаете фирму «Крофтс лимитед»?
Инспектор. Значит, мистер Джеральд Крофт?
Берлинг. Да. Между прочим, сегодня мы скромно празднуем его помолвку с моей дочерью Шейлой.
Инспектор. Ах вот оно что! Мистер Крофт станет мужем мисс Шейлы Берлинг?
Джеральд (с улыбкой). Надеюсь.
Инспектор (серьезно). Тогда я попросил бы вас остаться.
Джеральд (с удивленным видом). О… пожалуйста.
Берлинг (несколько нетерпеливым тоном). Послушайте-ка, в этой истории нет ничего таинственного, ничего скандального — по крайней мере в том, что касается меня. Случай совершенно простой и ясный, а поскольку произошел он больше полутора лет назад — без малого два года назад, — он явно не имеет никакого отношения к самоубийству несчастной девушки. Ведь так, инспектор?
Инспектор. Нет, сэр. Тут я не могу с вами согласиться.
Берлинг. Это почему же?
Инспектор. Потому что случившееся с ней тогда, возможно, предопределило то, что произошло с ней впоследствии, а то, что произошло с ней впоследствии, возможно, привело к самоубийству. Цепь событий.
Берлинг. Ну, ладно… допустим, в ваших словах есть какая-то логика. Но я все равно не могу признать себя ответственным за что бы то ни было. Ведь если бы каждый из нас отвечал за все то, что случается со всеми людьми, с которыми он когда-либо имел дело, это было бы очень затруднительно, не правда ли?
Инспектор. Очень затруднительно.
Берлинг. Все мы очутились бы прямо-таки в немыслимом положении, верно?
Эрик. Еще бы! А поскольку человек — как ты, папа, только что говорил — должен заботиться о самом себе…
Берлинг. Да-да, но не будем в это вдаваться.
Инспектор. Во что?
Берлинг. О, как раз перед вашим приходом я давал этим молодым людям кое-какие добрые советы. Так вот, об этой девушке, Еве Смит. Теперь я ее ясно вспомнил. Бойкая, живая, кровь с молоком — как видно, выросла в деревне. Больше года проработала у нас в одном механическом цехе. И ведь была хорошей работницей. Цеховой мастер даже говорил мне, что готов продвинуть ее в старшие операторы и поставить под ее начало нескольких девушек. Но после августовских дней отдыха в том году они вышли на работу чем-то взбудораженные и ни с того ни с сего решили просить прибавки к жалованью. Получали они ровно столько, сколько обычно платят в нашей отрасли промышленности, — в среднем по двадцать два с половиной шиллинга в неделю. И вот они потребовали повышения ставок, с тем чтобы получать в среднем около двадцати пяти шиллингов. Разумеется, я ответил отказом.
Инспектор. Почему?
Берлинг (изумленно). Вы спрашиваете — почему?
Инспектор. Да. Почему вы ответили отказом?
Берлинг. Позвольте, инспектор, но, по-моему, то, как я сочту нужным управлять моим предприятием, — совсем не ваше дело. Или вам и до этого есть дело?
Инспектор. Как знать, может быть, и есть.
Берлинг. Мне не нравится ваш тон.
Инспектор. Извините, но ведь вы сами задали мне вопрос.
Берлинг. А перед этим вы задали вопрос мне, притом вопрос совершенно неуместный.
Инспектор. Задавать вопросы — моя обязанность.
Берлинг. Ну а моя обязанность — не допускать повышения издержек на рабочую силу, и, если бы я согласился с их требованием повысить ставки, издержки выросли бы у нас процентов на двенадцать. Удовлетворяет вас мое объяснение? Так вот, я ответил им отказом. Сказал, что о надбавке не может быть и речи. Мы платим им по обычным расценкам, и, если наши расценки им не подходят, пусть идут работать куда-нибудь в другое место. У нас, говорю, страна свободная.
Эрик. Не такая уж свободная, если нельзя пойти работать куда-нибудь в другое место.
Инспектор. Вот именно.
Берлинг (Эрику). Послушай, ты-то хоть не вмешивайся. Ты даже не начал работать у нас на фабрике, когда все это случилось. Ну а они — бастовать. Пробастовали, конечно, недолго.
Джеральд. Еще бы, раз дело было после дней отдыха. Насколько я знаю их привычки, все они, должно быть, прожились в пух.
