– А может быть, все еще просто не завершено? – прищурился старик. – Мариночка, ведь мы ни о чем не можем сказать: вот, завершилось. А вдруг все у вас еще впереди? И грустить вам поэтому совсем не надо…
– Спасибо вам, Павел Афанасьевич, – улыбнулась Марина. – Я так рада, что встретила вас сегодня. Я непременно еще приду, но только потом, хорошо? Сколько я должна вам за подсвечники?
Расплатившись и простившись с удивительным антикваром, Марина вышла из «Лавки древностей» и в задумчивости пошла домой, на Патриаршие.
Глава 13
Он сам расставил себе эту ловушку, и некого было теперь винить, и ничего уже не изменить.
Все было кончено этой ночью, и надежды не оставалось, и он сам был в этом виноват. Страшная пропасть отделила эту, последнюю, ночь от той, когда он – взволнованный как мальчишка, с колотящимся сердцем – позвонил у ее двери…
Алексей приехал тогда прямо из аэропорта, чувствуя, что просто не выдержит больше ни часа. Ему почему-то показалось, что она не спит, – и он позвонил…
Даже тот час, который он потратил, покупая пармские фиалки в ночном цветочном магазине, а потом вино, конфеты, еще что-то, – даже этот час, когда он уже мог бы видеть ее, но не видел, показался ему бесконечным.
И по этому нетерпеливому ожиданию, по тому, как томительно тянулась каждая минута после недели разлуки, – Алексей окончательно понял, что полюбил эту странную девушку, один только голос которой, звучащий в телефонной трубке, заставлял замирать его сердце.
Он не говорил себе: быть этого не может, так не бывает! Бывает это так или совершенно иначе – об этом он не думал. С ним это получилось именно так. Он влюбился в женщину, которую видел несколько раз в жизни, почти вдвое моложе себя, и все его силы были направлены сейчас только на одно: увидеть ее как можно скорее.
Алексей даже постоял минут пять у двери, прежде чем позвонить: ждал, пока хоть немного успокоится сердце. Но дольше ждать он не мог – и позвонил, хотя рука еще вздрагивала.
Он боялся, что Марина сразу почувствует его волнение, его трепет, – и отшатнется в удивлении или даже испуге. Или вообще догадается, как хочет он тут же, на пороге, обнять ее и поцеловать.
Это не было обычным страстным желанием – обладать привлекательной женщиной. Чувство, заставлявшее вздрагивать его руки, было совершенно иным…
Это была любовь, которую он понял сразу и которую не мог спутать ни с чем.
Алексей сам не понимал, отчего так твердо знает, что именно с ним происходит. То, что было у него в молодости к Даше, – было совсем другое. А о мимолетных его связях и вовсе не стоило говорить. Он и вспомнить не мог, с каким чувством шел к случайным своим женщинам, и было ли оно вообще – хоть какое-нибудь чувство.
Мог ли он думать в ту ночь, что все те связи, торопливые и пустые, совершенно забытые им накануне свидания с Мариной, потом так страшно отомстят ему, вернутся безжалостным бумерангом!
Тогда он вошел – и сразу понял, что она ждала его. Ничего не говорило об этом – ни накрытый стол, ни какой-нибудь особенный ее наряд, но в глазах ее стояло ожидание, и взгляд ее был устремлен к нему, это он и почувствовал с порога.
И как только он увидел этот взгляд ее всегда переливчатых, а теперь таких ясных глаз, взгляд, от которого вся душа у него перевернулась, Алексей понял, что не просто любит ее, но и жить без нее не сможет…
Потом, когда разворачивал фиалки, доставал из сумки вино, за шутками о сыре пряча волнение, он заметил, что Марина смутилась – оттого, что стол не накрыт и вообще ничего не готово к его приезду. Если бы она знала, как мало значил для него стол, и платье, и что угодно – по сравнению с тем сиянием, которое лилось из ее глаз и лилось на него!..
«Она на Марию похожа», – вдруг подумал он, вспомнив евангельскую притчу о Марии и Марфе: как Марфа накрывала на стол, а Мария сидела у ног Иисуса, смотрела на него и слушала – и больше ничего. И как Марфа обиделась: почему он не замечает ее усилий и говорит только с сестрой, а Иисус сказал: «Ты печешься о многом, а она думает об одном»…
Это внезапно увиденное сходство так поразило Алексея, что он едва не сказал о нем вслух. Но в последнюю секунду сдержался: себя, выходит, надо было бы представить Иисусом? Марина просто посмеется над ним – и будет права.
Но в сиянии ее глаз было именно одно: она думала о нем, все остальное было ей неважно – и он это почувствовал.
Грех сказать, но Алексей обрадовался, узнав, что Марина напугана этой своей ведьмой. На ведьм ему было плевать, зато у него появилась надежда удержать ее рядом с собою. Ведь она о билете каком-то говорила, и будто ей срочно надо уехать…
Стараясь казаться как можно более небрежным, чтобы не спугнуть ее, Алексей предложил Марине выйти за него замуж.
И вот тут впервые навалилась на него невыносимая печаль… Потому что он действительно хотел, чтобы она была его женой, – ничего в своей жизни он не хотел сильнее! И – не мог сказать ей об этом…
Стоило Алексею представить, какое недоумение и, может быть, даже страх появится на Маринином лице, если она вдруг догадается, что он говорит серьезно, как она пожмет плечами, уйдет… Нет, что угодно, какое угодно вранье, только бы она не исчезла!
Эскорт-герл – пусть эскорт-герл! Пусть называет их отношения как угодно, пусть считает, что он ставит ей какие-то условия – только пусть согласится!
Она согласилась – и невыносимая тоска сжала его сердце и больше уже не отпускала…
Выдержать это было тяжело. Каждая встреча, которой он ждал с замиранием сердца, оборачивалась разочарованием. Даже и не разочарованием… Чувство, которое охватывало его, когда он понимал, что
