- точь-в-точь как я, когда скручвал папиросу - и засунул ее за щеку.

Начал я медленно и неуклюже, потому что в те дни истории тоже пока не стали для меня обычным делом… хотя со временем я в них поднаторел.

Пришлось, как приходится всем стрелкам. И чем дальше, тем легче и естественнее давались мне слова, потому что я начал слышать голос своей матери. Он изливался через меня, со всеми его подъемами, падениями и паузами.

Я видел как мальчик погружается все глубже и глубже, и меня это порадовало. Я будто бы снова вводил его в транс, но уже другим, лучшим способом. Более честным.

Но больше всего меня радовал голос матери - я как бы снова обрел ее внутри себя.

Конечно, голос причинял и боль тоже. Со временем я понял, что все лучшее зачастую сопряжено с болью. На первый взгляд, это странно, но, как говорили старики, мир - странное место и всему когда-нибудь приходит конец.

- Однажды, когда дед твоего деда еще не появился на свет, у края неведомой глуши, называемой Бескрайним Лесом, жил мальчик Тим со своей мамой, Нелл, и папой, Большим Россом. Были они бедны, но до поры до времени жили счастливо втроем…

Ветер сквозь замочную скважину

Однажды, задолго до того как дед твоего деда появился на свет, у края неведомой глуши, называемой Бескрайним Лесом, жил мальчик по имени Тим с мамой Нелл и папой, Большим Россом. Были они бедны, но до поры до времени жили счастливо втроем.

- Я смогу передать тебе лишь четыре вещи, - говорил Большой Росс сыну, - но четырех достаточно. Сможешь их перечислить, сынок?

Тим хоть и перечеслял их уже не раз, но всегда был рад повторить.

- Топор, счастливая монета, надел и дом, который не хуже, чем жилище любого короля или стрелка в Срединном Мире, - тут мальчик обычно делал паузу и добавлял, - и, конечно же, моя мама. Значит, их пять.

Большой Росс смеялся и целовал сына в лоб. Мальчик уже лежал в кровати, потому что ритуал этот проводился обычно в конце дня. За ними, в дверях, стояла Нелл в ожидании минуты, когда и она сможет оставить свой поцелуй поверх отцовского.

- Ага, - говорил Большой Росс, - маму забывать никак нельзя - нам без нее никуда.

Тим засыпает, зная, что его любят, что у него есть свое место в мире. Вокруг дома шуршит ветер, и его таинственное дыхание доносит до мальчика разные запахи: сладкий запах цветуниц, растущих на краю Бескрайнего Леса и едва различимый, кисловатый, но все равно приятный запах железных деревьев, которые растут там, куда решаются ступить только самые смелые.

Хорошие то были годы, но как мы знаем - из сказок и из жизни - хорошие годы не длятся вечно.

Однажды, когда Тиму было одиннадцать, Большой Росс и его партнер, Большой Келлс, гнали свои телеги по Главной дороге к тому месту, где Железная тропа вливалась в лес. Так они делали каждое утро, за исключением каждого седьмого, когда вся деревенька Листва отдыхала. Но вернулся в тот день только Большой Келлс. Кожа его была покрыта сажей, а куртка опалена. В левой штанине домотканых штанов зияла дыра. Сквозь нее проглядывала обожженная и покрытая волдырями кожа. Сам Большой Келлс ссутулившись сидел на облучке, не в силах выпрямиться.

- Где Большой Росс?! Где мой муж?! - закричала Нелл, подбежав к двери своего дома.

Большой Келлс медленно покачал головой - с волос на плечи посыпался пепел. Он произнес только одно слово, но и его хватило, чтобы превратить колени Тима в желе. Мама зарыдала.

А слово было 'дракон'.

Никому из ныне живущих не доводилось видеть ничего похожего на Бескрайний Лес, потому что мир сдвинулся с места. Он был сумрачный, полный опасностей. Дровосеки Листвы знали это лучше, чем кто угодно другой в Срединном мире, но даже им ничего не было известно о том, что обитало или росло за десять колес от места, где кончались купы цветуниц и начинались железные деревья - эти высокие мрачные часовые. Чаща леса была тайной, полной диковинных растений и еще более диковинных зверей, вонючих чудь-болот и, поговаривали, следов Древних, зачастую смертоносных.

Жители Листвы боялись Бескрайнего Леса, и недаром. Большой Росс был не первый лесоруб, который ушел по Железной Тропе и не вернулся. Но они и любили его, потому что ведь это железное дерево кормило и одевало их семьи. Они понимали (хоть вслух никто бы об этом не сказал), что лес был живой. И, как всем живым существам, ему нужна была пища.

Представь, что ты - птица, летящая над этими дикими просторами. Сверху они могли показаться великанским зеленым платьем, темным почти до черноты. Внизу платья ты увидел бы кайму посветлее. Это были рощи цветуниц. А под самыми цветуницами, в дальнем конце Северного Баронства, стояла деревушка Листва. Это было последнее поселение на границе тогдашнего цивилизованного мира. Как-то раз Тим спросил отца, что такое 'цивилизованный'.

- Налоги, -ответил Большой Росс и засмеялся, да только как-то невесело.

Большинство лесорубов не заходило дальше цветуничных рощ. И даже там можно было столкнуться с опасностью. Хуже всего были змеи, но встречались и ядовитые грызуны - вервелы, размером с собаку. Много людей погибло в цветуницах за долгие годы, но все же цветуницы того стоили. Это была хорошая древесина, с тонкими волокнами, золотистого цвета, такая легкая, что разве в воздухе не парила. Из нее строили хорошие посудины для плавания по рекам и озерам, но для морских она не годилась; даже не очень сильный шторм быстро разломал бы на куски цветуничное судно.

Для мореплавания требовалось железное дерево, и за это дерево Ходиак, баронский закупщик, приезжавший на лесопилку Листвы дважды в год, платил хорошие деньги. Это железное дерево придавало Бескрайнему Лесу его зеленовато-черный оттенок, и только самые храбрые лесорубы отваживались за ним отправиться, потому что на Железной тропе - которая, надо сказать, была лишь царапиной на шкуре Бескрайнего леса, - таилось множество опасностей, по сравнению с которыми змеи, вервелы и пчелы- мутанты из цветуничных рощ казались пустяками.

Драконы, к примеру.

Вот так и случилось, что на двенадцатом году жизни Тим Росс потерял отца. Не было теперь ни топора, ни счастливой монеты, висевшей на серебряной цепочке у Большого Росса на мощной шее. А вскоре могло не оказаться и надела с домом, ибо приближалось время Широкой Земли, а значит визит баронского сборщика податей уже не за горами. При нем был пергаментный свиток, который содержал фамилии всех семейств Листвы. Напротив каждой фамилии - число. Оно означало сумму налога. Если ты мог заплатить - четыре, шесть или восемь серебряников, а в случае самых крупный хуторов - целый золотой, то все было в порядке. Если же нет, то Баронство забирало твой надел и пускало тебя по миру. Никакие протесты не принимались.

Обычно Тим проводил полдня в доме вдовы Смак, которая вела школу. Платили ей едой - обычно овощами, но иногда и мясом. Давным-давно, когда половину ее лица еще не сожрали кровавые язвы (дети перешептывалиь об этом, хотя наверняка ничего не знали), вдова была важной леди и жила далеко-далеко в баронских поместьях (об этом уже шептались взрослые, но опять же, правды не знал никто). Теперь же вдова носила вуаль и учила смышленых мальчишек, а иногда и девчонок, читать и постигать сомнительное искусство под названием матьматика.

Вдова была страшно умной. Она готова была учить детей днями напролет, но болтовню на уроках пресекала нещадно. И в основном дети ее любили, несмотря на ее вуаль и на ужасы, которые могли под ней скрываться.

Но иногда вдову начинала бить дрожь, и она кричала, что у нее раскалывается голова и ей надо прилечь. В такие дни она отпускала детей по домам и иногда наказывала им передать родителям, что она ни о чем не жалеет и меньше всего - о своем прекрасном принце.

Один из таких приступов случился у сай Смак через месяц после того, как дракон обратил в пепел Большого Росса.

Когда Тим вернулся домой (дом звали Красавцем), он заглянул в кухонное окно и увидел, что мама плачет, опустив голову на стол.

Тим бросил свою грифельную доску с задачками по матьматике (на этот раз - деление столбиком,