— Ничего, я не спешу.
— Вот и хорошо, я тоже. Нам есть что обсудить. Последний что-нибудь говорил о графе?
— Говорил. Я знаю, кто это. Знаю, что он погиб. Знаю, что он отец брата Последнего.
— Ого!
— Извините за прямоту.
— Нет-нет, все в порядке, не волнуйтесь. Мне даже нравится.
— Извините.
— Флоранс точно такая же. Я привык. Мне это в ней всегда нравилось, если честно. Только женщины так умеют.
— Извините.
— Бросьте. Вернемся к графу: он оставил Последнему весьма недурное наследство. Дома, акции, кучу денег… Чертову прорву денег. Целое состояние.
— Граф оставил все это вашему сыну?
— Да, он на Последнем помешался прямо — говорил, что тот особенный. И, не сказав никому ни слова, написал завещание, оставил мальчишке значительную часть своего состояния. У каждого гонщика обязательно есть завещание, сами понимаете: гонки — дело опасное.
— Да.
— Лучше бы он оставил все своему собственному сыну, а не Последнему. Но он тогда еще не знал, вы понимаете? Когда писал завещание, он еще не знал…
— А-а, ясно.
— И поэтому все досталось Последнему.
— Невероятно.
— Самое невероятное — деньги до сих пор лежат в банке. Последний даже прикасаться к ним отказался. Он и слышать об этой истории не хочет. А денежки лежат себе спокойно и приумножаются.
— И он их не забрал?
— Насколько я знаю, нет.
Тут я вспомнила историю о сокровищах, сидящем за решеткой товарище и священнике из Удине. Последнему стоило только руку протянуть, чтобы получить золотые горы. А он и слышать о них не хотел. Я богачей достаточно повидала, но Последний своей глупостью их всех переплюнул.
— Он не мог поступить иначе, — сказала я.
— Что вы имеете в виду?
— Как вам объяснить… Я его не настолько хорошо знаю, но мне кажется, он не мог взять те деньги. Не такой он человек: если его что-то не устраивало в собственной жизни, он просто расставался с этим, навсегда вычеркивая из памяти. Так и с деньгами графа — они для него не существуют. Ему никогда не нравилась эта история с аварией, сводным братом и прочим.
— Вы и вправду не щадите меня.
— Простите.
— Да ладно, не важно.
— Я не могу сказать, что он не любит вас, напротив, он вас боготворит, поверьте, но он избегает боли таким образом — перечеркивает все. Он не способен…
— Да ладно, не важно.
— Последний постоянно о вас рассказывал.
— Правда?
— Боже, да он мне о вас все уши прожужжал. Я несколько месяцев жила одними приключениями Либеро Парри, уж поверьте мне…
— Не говорите глупости.
— Клянусь вам, так и было. Вы помните поездку в Турин? Вы отправились в Турин, только вы вдвоем…
— Синьор Гардини. Мы ездили к синьору Гардини. У него еще была секретарша с деревянной ногой. А теперь вот он я, с такой же деревяшкой. Надо бы вернуться туда и показать ей…
— Помните, как туманным вечером вы пошли на прогулку?
— Смутно. Что я запомнил, так это ресторан — как-никак впервые обедал в таком месте…
— Может быть, вы помните, как ходили потом вдвоем кругами? Долгие часы в тумане, и вы все говорили, говорили…
— Нет, не помню — мы ведь тогда еще и выпили немного за успех…
— А Последний не забыл. Вы это знали?
— Как мы бродили в тумане?
— Вы гуляли, стали обходить какой-то квартал и вдруг заблудились.
— Может быть. Помню, как мы ночевали в гостинице «Дезео». Я — чего греха таить — подумал, что это бордель, и даже мелькнула у меня одна мыслишка…
— Вы знаете, а ведь Последний повзрослел за тот вечер.
— Может быть.
— Вы себе не представляете, сколько раз он мне об этом рассказывал.
— Может быть.
— Извините меня еще раз, я не хотела вас огорчать.
— Ерунда. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
— Я не против.
— Вы богатая?
— Я взяла деньги, когда они сами плыли мне в руки. Удачно вышла замуж.
— За хорошего хоть человека?
— Да. Он ради меня на все готов.
— Вы любите его?
— Да. Думаю, что да.
— Любовь спасает.
— Да.
— Вы знаете, как можно проверить, любят ли вас? Я говорю только о настоящей любви.
— Никогда об этом не думала.
— А я думал.
— И что надумали?
— Мне кажется, это связано с ожиданием. Если человек готов ждать тебя, значит, любит по-настоящему.
— Тогда у меня все как надо. Мой муж положил на меня глаз, когда я была десятилетней девочкой. Тогда это было обычное дело. Он меня увидел, поговорил разок. Ему уже тридцать лет было. Пришел к отцу и попросил моей руки. И приготовился ждать. Он ждал двенадцать лет. Нет, больше — тринадцать или четырнадцать, не помню точно. В общем, я долгие годы где-то пропадала, потом вернулась, а он все сидит и ждет. Между нами встала революция, раскидала нас по миру… Но знаете, что он сказал мне, когда увидел?
— Подождите, дайте я устроюсь поудобнее. Не хочу упустить ни слова.
