ты не из племени современных мужчин, тех, которые постоянно обнимаются и рыдают от умиления.

Ральф рассмеялся, покачав головой:

— Нет. Просто я прошел отличную школу.

— Ладно. Только если не начнешь распространяться, какой ты чувствительный и тонкий человек. Существуют некоторые вещи, которые женщина хочет выяснить сама. — Луиза открыла шкафчик под мойкой и вручила ему старенькое, но чистейшее посудное полотенце.

— Вытри тарелки и поставь их на стол. Я сама уберу посуду на место. А пока ты работаешь, можешь рассказать мне свою историю. Не кастрированную версию.

— Вот так сделка!

Ральф еще не решил, с чего начать, когда рот его открылся, как бы по собственному желанию, и начал говорить за него.

— Когда до меня наконец-то стало доходить, что Кэролайн умирает, я начал много гулять. Однажды, когда я дошел почти до самого аэропорта…

Он рассказал ей все, начиная со столкновения между Эдом и Толстяком в кепке-бейсболке и заканчивая ссорой с Биллом, сказавшим, что Ральфу следовало бы проконсультироваться со своим доктором, потому что в их возрасте умственные расстройства явление довольно обычное. Ральф пару раз возвращался к опущенным подробностям — к тому, например, как появился старина Дор во время попыток Ральфа удержать Эда от драки с водителем голубого «форда»-пикапа. Луиза не пыталась прерывать поток откровений.

Всеобъемлющее чувство, охватившее Ральфа по мере продвижения его рассказа к концу, явилось облегчением настолько глубоким, что напоминало боль, словно некий волшебник замуровал его сердце, а теперь один за другим разбирал кирпичи.

К тому времени, когда Ральф выговорился, посуда была вымыта и расставлена по местам, и они предпочли кухне гостиную с ее несметным количеством фотографий, главное место среди которых, несомненно, занимал мистер Чесс, оккупировавший место на телевизоре.

— Итак? — подытожил Ральф. — И чему из всего этого ты веришь?

— Всему, конечно' — ответила Луиза и либо не заметила появившееся выражение облегчения на его лице, либо предпочла проигнорировать этот факт.

— После того, что мы видели сегодня утром — я уже не говорю о своей невестке, — я не могу не верить. И в этом мое преимущество перед Биллом. «И не единственное», — подумал, но не сказал Ральф.

— Ведь это не простое совпадение, так? — спросила она.

Ральф покачал головой:

— Нет, не думаю.

— Когда мне было семнадцать, — рассказывала женщина, — моя мама наняла парнишку — его звали Ричард Хендерсон — помогать нам по дому. Она могла пригласить любого мальчишку, но наняла именно Ричи, потому что тот ей нравился… Он нравился ей из-за меня, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Понимаю, понимаю. Она подбирала тебе суженого.

— По крайней мере, она делала это ненавязчиво. Благодарение Богу, меня абсолютно не интересовал Ричи — особенно в этом плане. И все же мама старалась изо всех сил. Если я учила уроки в кухне, она просила его наносить дров, хотя на улице стоял май и было жарко. Если я кормила цыплят, то мама просила его подровнять стог сена. Она хотела, чтобы он постоянно был у меня на глазах… Чтобы я привыкла к нему… И если нам будет приятно общение друг с другом и он пригласит меня потанцевать или съездить в город, то она не станет возражать. Она делала это мягко. Но все равно это был толчок. И точно такое же ощущение у меня возникает сейчас.

— Мне эти толчки вовсе не кажутся такими уж осторожными и деликатными, — возразил Ральф. Рука его невольно потянулась к тому месту, в которое не так давно упиралось острие ножа Чарли Пикеринга.

— Ну конечно. Ужасно, когда вот так человека протыкают ножом.

Слава Богу, что при тебе оказался газовый баллончик. Ты считаешь, что старина Дор тоже видит ауры? Что некто из того мира приказал ему положить баллончик в карман твоей куртки?

Ральф беспомощно пожал плечами. Подобная мысль уже приходила ему в голову, но через некоторое время земля начинала уходить у него из-под ног. Потому что если Дорренс поступил именно так, отсюда следовало, что некая (бытие) сила или существо знало, что Ральфу потребуется помощь. Этой силе — или существу — также должно было быть известно, что: во-первых, Ральф в воскресенье отправится в библиотеку; во-вторых, достаточно теплая погода изменится настолько, что потребуется куртка; в-третьих, какую именно куртку он предпочтет. Другими словами, речь шла о некой силе, обладающей даром предвидения. Мысль, что его могла заметить такая сила, пугала до смерти. Ральф признавал, что в случае с аэрозолем вмешательство, возможно, спасло ему жизнь, но страх все равно перевешивал.

— Возможно, — произнес он. — Возможно, это нечто действительно использовало Дорренса как мальчика на побегушках. Но почему?

— И что нам делать теперь? — добавила Луиза.

Ральф мог только покачать головой.

Луиза взглянула на часы, зажатые между фотографиями мужчины в пальто с енотовым воротником и легкомысленного вида молодой девушки, затем потянулась к телефону.

— Почти половина четвертого! Боже мой!

Ральф прикоснулся к ее руке:

— Кому ты собираешься звонить?

— Симоне Кастонья. Сегодня днем я, Симона и Мина собирались отправиться в Ладлоу поиграть в покер, но после всего случившегося старушка-трусишка рискует проиграть последние трусишки. — Луиза рассмеялась, а затем мило покраснела: — Просто фигура речи.

Не успела женщина снять трубку, как Ральф, прикрыв ладонью ее руку, произнес:

— Отправляйся играть в покер, Луиза.

— Правда? — Ее взгляд одновременно выражал сомнение и разочарование. — Да. — Ральф еще не совсем четко понимал происходящее, но чувствовал, что положение скоро изменится. Луиза говорила, что ее подталкивают, у Ральфа же это ощущение ассоциировалось с течением, так река несет попавшего в беду в утлой лодчонке. Но он не видел, куда его несет; берега затянуты черным туманом, и теперь, когда течение ускорялось, он слышал гул порогов, поджидающих впереди.

«И все же, Ральф, есть и тени. Тени во мгле». Верно. К тому же от этого не становится спокойнее. Может быть, это просто деревья, похожие на когтистые щупальца… Но, с другой стороны, они вполне могут оказаться и когтистыми щупальцами, притворяющимися, что они деревья. До тех пор, пока Ральф не знал ничего наверняка, ему хотелось, чтобы Луиза не оставалась в городе. У него возникло непреодолимое предчувствие или, возможно, всего лишь надежда, переродившаяся в предчувствие, — что доктор N3 не сможет последовать за ней в Ладлоу.

«Тебе не могут быть известны такие вещи, Ральф». Возможно, и так, но он чувствовал свою правоту и к тому же был убежден, что в мире аур чувствовать и знать означало почти одно и то же. Наверняка Ральф знал только одно: доктор N3 еще не отсек «веревочку» Луизы; это Ральф видел собственными глазами, как и радостное, здоровое свечение ее молочно-голубой ауры. И все же Ральф не мог избавиться от растущей уверенности, что доктор N3 — безумец-док — намеревается перерезать «веревочку» и, несмотря ни на что, перерезание этой пуповины — смертельный, убийственный акт. «Предположим, ты прав, Ральф! предположим, он не сможет сегодня добраться до нее в Ладлоу. А завтра? Послезавтра? На следующей неделе? Где же решение? Пусть она позвонит своему сыну и этой стерве-невестке и сообщит, что изменила мнение о Ривервью Эстейт и согласна перебраться туда?»

Ральф не знал. Но ему требовалось время на размышление, и он понимал, что конструктивное раздумье невозможно, если он не будет уверен в полной безопасности Луизы, хотя бы временно.

— Ральф? Опять у тебя растрепанный взгляд.

— Какой взгляд?

— 'Растрепанный'. — Луиза поправила прическу. — Это слово я использовала для описания мистера Чесса, когда он делал вид, что слушает меня, а на самом деле думал о своей коллекции монет. Я