безошибочно узнаю этот взгляд, Ральф. О чем ты думаешь?

— Луиза, когда ты собираешься вернуться с вечеринки с картами?

— Ну, это зависит от ряда причин.

— И каких же?

— Зайдем мы или нет полакомиться шоколадными пирожными.

Луиза говорила с видом человека, открывающего военную тайну.

— Предположим, вы сразу отправитесь домой.

— Тогда в семь. Или в семь тридцать.

— Как только придешь домой, сразу же позвони мне. Ты это сделаешь? — Да. Ты хочешь, чтобы я уехала из города, правильно? Именно это на самом деле означает твой растрепанный взгляд?

— Ну…

— Ты считаешь, что это отвратительное лысое существо хочет навредить мне, так?

— Я допускаю подобную мысль.

— Он может навредить и тебе!

— Да, но…

«Насколько мне известно, Луиза, пока он еще не носит ни одной из моих излюбленных вещиц».

— Но что?

— До твоего возвращения со мной ничего не случится, вот и все. — Ральф, вспомнив ее язвительное замечание по поводу современных мужчин, попытался напустить на себя строгость. — Поезжай играть в карты и предоставь это дело мне. Это приказ.

Кэролайн бы в подобных обстоятельствах либо рассмеялась, либо рассердилась от такого подражания требовательным, крутым главам семейств из «мыльных опер». Луиза, принадлежавшая к абсолютно иной школе женской мысли, лишь кивнула и, по всей видимости, была довольна, предоставив ему право думать и решать за нее.

— Хорошо. — Она взглянула ему прямо в глаза. — Ральф, ты знаешь, что тебе делать?

— Нет. Пока еще нет.

— Хорошо, что ты признаешься хоть в этом. — Положив руку ему на плечо, Луиза легонько поцеловала Ральфа в губы. В паху у него разлилось благодатное тепло. — Я поеду в Ладлоу и выиграю пять долларов в покер у глупых девчонок, а вечером мы поговорим о том, что нам делать дальше.

Договорились?

— Да.

Мимолетная улыбка, промелькнувшая скорее в глазах, предполагала, что они смогут не только поговорить, если Ральф отважится… И в этот момент Ральф ощутил себя отчаянным смельчаком. И даже суровый взгляд мистера Чесса не поколебал его решимость.

Было без четверти четыре, когда Ральф пересек Гаррис-авеню и подошел к своему дому. Усталость вновь возвращалась; Ральфу казалось, что он не спал целую вечность. И в то же время он чувствовал себя лучше, чем раньше. Более собранным. Более самим собой.

«А может, тебе просто хочется верить в это? В то, что человек не может испытывать таких страданий без какой-либо награды? Отличная мысль, Ральф, но не слишком реалистичная».

«Ладно, — подумал он. — В данный момент я несколько смущен».

Так оно и было. А еще он ощущал страх, измотанность, полнейшую растерянность с примесью вожделения. Одна четкая мысль проходила красной нитью сквозь эту мешанину эмоций, одно, что ему необходимо сделать до того, как он займется другими проблемами: помириться с Биллом. Если потребуются извинения, он пойдет и на это. В конце концов, он должен извиниться. Ведь не Билл пришел к нему и сказал: «Старик, ты выглядишь ужасно, расскажи-ка мне, что происходит». Нет, это он пошел к Биллу. Он ошибся, что, однако, ничего не меняет…

«Господи, Ральф, ну что мне с тобой делать?»

Удивленный голос Кэролайн, прозвучавший столь же четко, как бывало в первые недели после ее смерти, когда он справлялся с приступами отчаянной тоски, мысленно обсуждая с Кэролайн все проблемы… Иногда он разговаривал с ней вслух, если ему случалось оставаться одному в доме.

«Именно Билл первым затеял ссору, а не ты. Вижу, ты по-прежнему настроен крайне критически к себе, как было и при моей жизни. Кажется, некоторые вещи никогда не меняются».

Ральф улыбнулся. Что ж, возможно, некоторые вещи действительно никогда не меняются, и, возможно, в споре виноват именно Билл. Вопрос в том, хочет ли он лишить себя общества Билла из-за глупой ссоры и мелочных разбирательств относительно того, кто из них прав, кто виноват. Ральфу этого не хотелось, и если для восстановления отношений потребуются извинения, не совсем заслуженные Биллом, что тут ужасного? Насколько ему известно, язык не сломается от трех коротеньких слогов: «из-ви-ни». Кэролайн внутри него ответила на эту мысль скептическим молчанием. «Да ладно, — мысленно сообщил ей Ральф. — Я сделаю это для себя, а не для него. Или для тебя, если уж на то пошло».

Ральф был удивлен, даже поражен, какое чувство вины вызвала в нем последняя мысль — как будто он богохульствовал, надругался над святыней. Но мысль не стала от этого менее правдивой.

Ральф остановился, ища в кармане ключи, когда увидел записку, прикрепленную к двери. Он поискал очки, но вспомнил, что оставил их на кухонном столе. Ральф отклонил голову назад, пытаясь разобрать каракули Билла:

'Дорогой Ральф/Луиза/Фэй/ кто угодно!

Большую часть дня я, скорее всего, проведу в больнице Дерри.

Позвонила племянница Боба Полхерста и сообщила, что дело, можно сказать, решенное: бедняга почти закончил свое сражение. Палата N313 в городской больнице — последнее место на земле, где мне хотелось бы провести этот чудесный октябрьский денек, но, думаю, мне лучше пройти через все до самого конца. Ральф, извини за доставленные утром неприятности. Ты пришел ко мне за помощью, а я вместо этого чуть не вцепился тебе в лицо. Единственное, что я могу сказать в качестве извинения — приближающаяся смерть Боба Полхерста порядочно измотала меня. Добро? Ужин за мной… Если ты еще захочешь провести вечер в обществе мне подобных.

Фэй, пожалуйста, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, перестань доставать меня со своим шахматным турниром. Я пообещал тебе, что буду играть, и я слово сдержу.

Прощай, жестокий мир.

Билл'

Ральф с чувством облегчения и благодарности выпрямился. Если бы все остальное, происходящее с ним, можно было уладить с такой легкостью… Он поднялся к себе наверх и уже набирал в чайник воду, когда зазвонил телефон. Звонил Джон Лейдекер.

— Рад, что наконец-то застал вас дома, — сказал он. — Я уже начал беспокоиться.

— Почему? — удивился Ральф. — Что случилось?

— Может быть, и ничего, но… Все-таки Чарли Пикеринга выпустили под залог. — Но вы сказали, что этого не случится.

— Я ошибся. — В голосе Лейдекера прозвучало раздражение. — К тому же я ошибся не только насчет этого. Я говорил, что судья определит залог в сумме около сорока тысяч долларов, но я не знал, что дело Пикеринга поручат судье Стэдмену, известному своей фразой, что он даже не верит в безумие. Стэдмен определил сумму залога в восемьдесят грандов <Grand (англ.) тысяча долларов (жарг.)>. Назначенный защитник Пикеринга выл, как волк на луну, но это не помогло.

Ральф отметил, что по-прежнему держит в руке чайник, и поставил его на стол.

— И он все же заплатил залог?

— Да. Помните, как я вам говорил, что Эд Дипно вышвырнет его, словно нож со сломанным лезвием?