память. Зато он с помощью пасов и клубов вонючего дыма снабдил датчанина новым лицом. Датчанин увидел в зеркале свою физиономию: довольно-таки подозрительная рожа, смуглая, светлые волосы и бородка стали черными, глаза карими. Алианора вздохнула:

– Раньше ты мне больше нравился…

– Когда захочешь вернуть свой прежний облик, произнеси «Белангор Меланхос», и заклятье растает, – сказал Мартинус. – А до того держись подальше от священных мест. Меч Кортана, кстати, тоже уничтожает заклятье. Не скажу, что его наложение – столь уж тяжкий грех, но в чарах на изменение внешности есть кое-какие языческие элементы, и потому освященные предметы… Словом, держись от них подальше, если хочешь остаться неузнаваемым.

– Неплохо было бы сделать то же для моего коня, – сказал Хольгер. -

Он бросается в глаза.

– Ну, это уж! – запротестовал Мартинус.

– Я тебя умоляю, – проворковала Алианора, трепеща ресницами.

– Ну ладно, ладно. Ведите его сюда. Но пусть ведет себя пристойно. Папиллон заполнил собой комнату. Назад он вышел гнедым, не столь уж рослым коньком. Впридачу Мартинус изменил и щит Хольгера. Он спросил, какой герб изобразить, но датчанину ничего не пришло в голову, кроме «Айвенго» – и щит его украсил вырванный с корнем дуб. Но эти перемены Хольгер мог увидеть только в зеркале – потому что сам был объектом волшебных превращений.

– Приходите ко мне завтра, – сказал чародей. Но не раньше полудня. Это вы, лесные жители встаете с первым лучом солнца.

Направляясь на постоялый двор, они проехали мимо церкви. Хольгер придержал коня. Ни с того, ни с сего захотелось вдруг зайти и помолиться, но он вспомнил о заклятьи и не отважился. Вновь ожила память того рыцаря? Наверняка тот был по-своему набожен. Трудно пускаться в неизвестность, не вознеся перед тем молитв Господу… Хольгер пустил коня рысью.

Уже настала ночь, они ехали погруженными во мрак улочками почти на ощупь. Навстречу им вышел толстый, широко улыбавшийся хозяин.

– Хотите остановиться на ночлег? У меня найдется, господин мой, прекрасная комната, где случалось, спали коронованные особы.

Хольгер подумал: хочется верить, что они при том не страдали от блох и прочей живности.

– Нам нужны две комнаты, – сказал он.

– Ох, да я могу спать в конюшне, – сказал Гуги.

– Все равно нужны две.

Когда они спешились, Алианора подошла к нему вплотную. Хольгер вдохнул нежный солнечный запах ее волос.

– Зачем? – шепнула она. – У костра мы спали под одной попоной.

– Да, – буркнул он. – Но теперь я за себя не ручаюсь.

Алианора захлопала а ладошки:

– И прекрасно!

– Я… ко всем чертям! Две комнаты, я сказал!

Хозяин пожал плечами. И постучал себя пальцем по лбу, когда ему показалось, что никто на него не смотрит.

Комнаты оказались маленькими, из мебели там имелись только кровати. Но выглядели они достаточно опрятно. Хольгер ломал голову – как же он уплатит по счету? У них ведь ни гроша. До сих пор у него хватало забот и без раздумий о деньгах. Алианора, дитя лесов, могла вообще забыть о таких тонкостях. И еще… Известие о их въезде в город наверняка разошлось широко. Кто-нибудь легко догадается, что светловолосый рыцарь, вдруг ставший смуглым брюнетом, получил новое лицо от Мартинуса. Слух о том может дойти до сарацина. Ну что ж, кинулся в воду – плыви…

Он снял доспехи, переоделся в лучшую накидку и чулки, но меч повесил на пояс. Выйдя из комнаты, столкнулся с Алианорой. Порадовался, коридор слишком темный, и девушка не видит его нового лица.

– Пойдем поужинаем? – спросил он неуверенно.

– Да, – ответила она приглушенно и вдруг взяла его за руки – Хольгер, я тебе не нравлюсь?

– Ну что ты. Я очень тебя люблю.

– Может, все оттого, что я – дева-лебедь, дикая и некрашенная? Это можно исправить. Я могу научиться быть дамой.

– Алианора… Я… Ты ведь знаешь – я должен вернуться домой. Что бы там ни говорили, в этом мире нет для меня места. Когда-нибудь мне придется уйти. Навсегда. Нам обоим будет нелегко, если… я твое сердце заберу с собой, а свое оставлю тебе.

– А если ты не сможешь вернуться? – спросила она. – Если останешься здесь навсегда?

– Н-ну… это уже будет совсем другая история.

– Ох, как мне хочется, чтобы ты тут остался. Но я все равно буду помогать тебе искать путь домой, раз ты так хочешь, – она отвернулась, понурила голову. – до чего же неприятная штука – жизнь…

Хольгер взял ее за руку, и они спустились вниз, в длинный зал с низким потолком, освещенный свечами и пламенем большого камина. Там сидел еще один постоялец. Завидев Хольгера и Алианору, он сорвался с лавки с криком: «О…», но замолк, едва Хольгер вышел на свет.

– Я ошибся, благородный рыцарь, – поклонился незнакомец. – Принял тебя за того, кого разыскиваю. Простите мне, господин, и ты, госпожа. Хольгер присмотрелся к нему. Несомненно, это был сарацин. Среднего роста, худощавый и гибкий, весьма элегантный в белом кафтане, просторных шароварах и красных туфлях с загнутыми носками. На поясе, обвивающем несколько раз его тонкую талию, висела булатная сабля. Лицо под тюрбаном со страусиными перьями и изумрудной заколкой было узкое и смуглое, с орлиным носом, острой черной бородкой и золотыми серьгами в ушах. Двигался он с кошачьей грацией, голос его был спокоен и вежлив, но Хольгер чуял, что в битве это был бы страшный противник.

– Охотно прощаю, – сказал Хольгер, стараясь не уступить в учтивости, – могу ли я представить госпожу Алианору де ла Форе. «измышленный Хольгером „дворянский“ титул переводится как „Алианора-из-леса“» Я… гм, я сэр Руперт из Граустарка.

– Боюсь, я никогда не слышал твоего имени, сэр рыцарь, но я приехал с дальнего юго-запада и места эти мне совершенно неизвестны. Сэр Сарах, некогда король Мавритании, к твоим услугам, – сарацин склонился до самой земли. – Не окажете ли честь отужинать со мной? Для меня будет большой радостью, если…

– Охотно, – тут же согласился Хольгер. Он рад был, что платить по счету придется другому. Они сели. Коротенькая туника Алианоры явно удивила Сараха, но он тактично отвел глаза. Потребовал у хозяина принести образчики всех вин, отпил по глотку из всех кубков и выбрал к каждой перемене еды надлежащий сорт, Хольгер не удержался:

– Я думал, что твоя вера, сэр Сарах, запрещает пить спиртное.

– Ах, сэр Руперт, ты меня принял за кого-то другого. Я христианин, как и ты. Это правда, когда-то я сражался за язычников, но победивший меня рыцарь, честный и благородный, завоевал и мою душу для Истинной Веры. Но оставайся я приверженцем Магомета, все равно не осмелится бы быть столь неучтивым, чтобы не выпить за здоровье твоей госпожи, наипрекраснейшей из дам.

Ужин прошел в дружеской обстановке, за приятной беседой. Потом Алианора зевнула и ушла наверх спать. А Хольгер с Сарахом взялись за вино как следует. Датчанин, правда, сначала отнекивался, заявив, что не любит

Пить за чужой счет, но сарацин настаивал:

– Мне весьма лестно оказаться в обществе человека, который одинаково сложит балладу и преломит копье. Такие редко встречаются в этом диком пограничье. А потому не отвергай моего угощения, сэр Руперт.

– Ну да, здесь не самые лучшие места для путешествий, – согласился Хольгер. И добавил Зондируя почву: – Наверняка, сэр Сарах, тебя привели сюда важные дела?

– Да, я ищу одного человека, – пронзительные глаза сарацина уставились на него поверх кубка. – Может, ты слышал о нем? Он рослый и могучий, в точности как ты, только волосы у него светлые. Скорее всего он ездит на огромном вороном скакуне, а в гербе у него или черный орел на серебряном поле, или три