– Я старался, как мог! Сколько раз харю отворачивал или в лес уходил, чтобы вас одних оставить!

– Я не о том… Ладно, не будем об этом.

Он закурил трубку и угрюмо уставился на огонь. Он вовсе не был Дон Жуаном и понять не мог, почему женщины этого мира одна за другой бросались ему в объятья. Конечно, Меривен и фея Моргана имели на то веские причины, шли на то в интересах дела, но Хольгер был не настолько туп, чтобы заметить, с каким удовольствием они выполняли обязанности. Алианора же врезалась в него по уши, и точка. С чего бы вдруг? Хольгер отнюдь не считал, что необычайно притягателен для женщин.

Но тот человек, его здешнее «альтер эго», мог быть совершенно другим. Об этом свидетельствовали тысячи неуловимых мелочей, выплывавших к дремлющему глубоко в нем второму 'я' – мелочи эти постепенно изменяли его, влияли на отношение к нему окружающих. Так каким он был, рыцарь, носящий в гербе три сердца и трех львов?

Задумался. Попробуем это обмозговать. Несомненно, он могучий воин, что многое значит в этом мире. Порывистый, но достаточно спокойный авантюрист, не блещущий остротой ума, но умеющий любить по- настоящему. Наверняка чуточку идеалист; Моргана вспомнила, что он сражался на стороне Порядка, хотя мог добиться больших выгод, выступая за Хаос. Производил большое впечатление на женщин – иначе Моргана, столь хладнокровная и умная, не забрала бы его к себе на Авалон. И… да вот и все, пожалуй, что удалось логически вычислить. А может, это все, что он помнит?

Минуточку! Авалон. Хольгер глянул на свою правую руку. Эта самая ладонь лежала на балюстраде из зеленого малахита, выложенного узорами из рубинов и серебра. Он помнил, как солнечные лучи освещали руку, золотя волоски на фоне загорелой кожи, и серебро было теплее камня, а рубины кроваво отблескивали. Балюстрада – на вершине обрыва, отвесной скалы, и скала эта стеклянная. Сверху видно, как солнечные лучи преломляются в гротах, пылают мириадами крохотных радуг и вновь вырываются наружу пылающие искры алого, золотого, фиолетового. Море внизу – темное, почти пурпурное; там где скалы рассекают воду подобно носу корабля – пена удивительной белизны; Авалон никогда не стоял на месте, он плавал в западном океане, окутанный туманом своей магии…

Но больше ничего не удалось припомнить. Он глубоко вздохнул и уселся у костра.

Через несколько дней, а может, недель – Хольгер потерял счет времени – они выехали из чащобы и оказались на голых равнинах, где лес напоминал о себе лишь редкими рощицами. Пшеничные и ячменные поля желтели на отлогих склонах холмов, на огороженных лугах паслись коровы, овцы и невысокие косматые лошадки. Крестьянские дома тут были глинобитные, они попадались чаще, сбивались в деревеньки посреди полей. Иногда встречались деревянные замки, окруженные палисадом. Более современные, каменные, строили, видимо, дальше на западе, на землях, где полновластно расположилась Империя.

На севере Хольгер увидел туманную голубую полосу мощного горного кряжа. Три высоких вершины словно парили в воздухе, отсеченные от оснований. Гуги объяснил, что и за теми горами – область Серединного Мира. А потому не удивительно, что все здесь ходили с оружием, даже в поле; что строгая иерархическая пирамида Империи превратилась тут в отношения, не отягощенные излишними формальностями. Рыцари у которых путешественники дважды ночевали были неграмотными, суровыми, неотесанными, но держались дружелюбно и жаждали новостей.

На третий день путешествия по этим земледельческим краям они с заходом солнца въехали в Тарнберг – Алианора сказала, что в вей восточной части герцогства это единственное место, мало-мальски похожее на город. Но замок его был пуст. Барон и его сыновья пали в битве с налетевшими с севера язычниками, его жена уехала на запад, к родным в Империю, и ни один наследник пока что не объявился. Налет этот был очередной вспышкой, против Хаоса – Серединный Мир старался увереннее заявить о себе. А жители Тарнберга создали импровизированный совет горожан и сами несли стражу на бревенчатых стенах.

Миновав ворота, Хольгер въехал на мощеную улицу. Она вилась меж деревянными и каменными домами и вела на рыночную площадь с церковью. Повсюду бегали дети, бродили собаки и свиньи. Папиллон шествовал сквозь гомонящую толпу женщин и ремесленников – они таращились на Хольгера, неуклюже кланялись, но разговор завести не отважились. Зато ехавшую с ними рядом Алианору они хорошо знали и тут же засыпали вопросами:

– С кем приехала дева-лебедь?

– Что это за рыцарь?

– Что нового в лесах, госпожа?

– Какие новости из Шарлемонта? Как там мой кузен Герсент, видела его? – Говорят, Фаэр собирает рати? – голос, задавший этот вопрос звучал

Тревогой, и стоявшие рядом со страхом ждали ответа.

– Это что, новый господин, будет нас защищать?

Девушка улыбалась и махала рукой, но без особого воодушевления. Она не любила, когда вокруг нее оказалось сколько людей и стен.

Дом, к которому она привела Хольгера, выглядел выше и уже остальных, но изрядно покосился. У галерейки на над дверями висела вывеска, написанная цветистым слогом:

«Мартинус Трисмегистус, магистр магии». «Трисмегистус – „трижды величайший“, титул покровителя алхимии Гермеса. Со стороны мага употреблять его – неописуемое хвастовство.»

«Заклятья, Чары, Предсказания, Исцеления, Любовные Напитки, Благословения, Заклинания, Всегда – полные – кошельки. При оптовых заказах – особая скидка».

– Хм, – сказал Хольгер. – Деловой парень, похоже.

– Ну, да, – сказала Алианора. – Он еще – городской аптекарь, зубодер, писец, скотоправ и искатель воды магическим прутиком.

И спрыгнула на землю, блеснув обнаженными ногами. Хольгер последовал ее примеру, привязал поводья Папиллона к столбу перед входом. Кучка подозрительных типов остановилась на той стороне улицы, приглядываясь к лошадям и вьюкам.

– Поглядывай, Гуги, – сказал Хольгер.

– Да ведь стоит поплакать над дурнем, что Папиллона увести попробует, – сказал гном.

– Вот я его смерти и не хочу, – сказал Хольгер.

Он поколебался – стоит ли делиться с этим чернокнижником всеми своими тайнами, рассказывать свою историю с самого начала? Но Алианора очень его хвалила. Да и не к кому больше обратиться.

Он отворил дверь, и раздался чистый звон колокольчика. Комната была полутемная, пыльная. Поли и столы завален бутылями, банками, перегонными кубами, ретортами, огромными книгами в кожаных переплетах, черепами, чучелами и тому подобными вещами, точнее, хламом. Сова заухала со своего навеса, из-под ног выскочил кот.

– Иду, иду, светлые господа, минуточку, сейчас, – раздался тоненький фальцет, и мэтр Мартинус вынырнул из задней комнаты в мантии, со знаками Зодиака, выцветшими от многочисленных стирок. Округлая голова его совершенно лысая, а редкая бороденка кажется приклеенной. Близорукие глазки беспрерывно моргали, губы кривились в робкой усмешке.

– Приветствую вас, приветствую, господа. Как ваше здоровье? – он присмотрелся. Да ведь это маленькая дева-лебедь? Входи, дорогая моя, входи. Но ты ведь уже вошла, верно? Да-да, ты, разумеется, уже вошла.

– У нас к тебе дело, Мартинус, – сказала Алианора. – Может, оно и нелегкое, но никого другого у нас нет.

– И хорошо, и прекрасно, дорогая моя, все сделаю, что смогу, благородный рыцарь. Все сделаю, что смогу. Прошу вас. – Мартинус смахнул пыль с висевшего на стене пергамента, явно стараясь обратить на него внимание Хольгера. Надпись гласила, что Мартинус, «филиус» «сын (лат.)» Голофи, выполнил все задания, экзаменаторами поставленные, и так далее; волею и благорасположением Регентов Университета в Рианноне сим присвоен ему титул Магистра Наук Магических со всеми привилегиями и обязанностями, сему титулу сопутствующими.

– Боюсь, что я не смогу… – Хольгер хотел объяснить, что денег у него нет, но локоть Алианоры толкнул его под ребра.

– Страшные тайны связаны с этим делом, – сказала она быстро – и ни один обычный чародей с ним не справится. Потому я и привела этого рыцаря к тебе.