Слепой поднял на меня невидящие белые глаза. Потом вытянул в мою сторону черную, похожую на лапу птицы руку. Я положил на его ладонь долю тарска.

– Ты Кипофу? – спросил я.

Нищий молчал. Я положил еще одну монетку, и нищий спрятал их в карман. Он сидел, скрестив ноги, на плоском прямоугольном камне высотой около фута у западного края площади Утикуфу, или площади Славы. Камень был его этемом, местом для сидения. Передо мной был убар нищих Шенди.

– Я – Кипофу, – произнес он.

– Говорят, что, несмотря на свою слепоту, ты видишь все, что происходит в Шенди, – сказал я.

Он улыбнулся и потер нос большим пальцем.

– Я бы хотел получить кое-какую информацию.

– Я всего лишь старый слепой человек, – произнес он и развел руками.

– Ты знаешь все, что происходит в Шенди, – повторил я.

– Информация может дорого стоить.

– Я заплачу.

– Я всего лишь бедный, старый слепой, – затянул Кипофу.

– Я заплачу много.

– Что ты хочешь узнать? – спросил он наконец.

Он сидел передо мной на своем этеме, закутанный в старые рваные тряпки. К голой коленке старика прилипла кожура лармы. Он был стар, грязен и неопрятен. Между тем этот человек был убаром нищих Шенди. Они сами выбрали его, чтобы он вершил над ними правосудие. Я слышал, что нищие специально выбрали слепого, чтобы он не мог видеть их безобразия. Перед ним они все были равны: убогие и калеки, изуродованные и страшные, все воспринимались убаром как подчиненные одного королевства. Слышал я и другое: Кипофу был образованным, интеллигентным человеком, умеющим проявить настоящую мудрость. Это был решительный, волевой и, когда того требовали обстоятельства, беспощадный человек. Ему первому удалось навести порядок среди нищих Шенди и распределить их по территориям. Никто не имел права просить в Шенди милостыню без разрешения Кипофу, никто не рисковал залезть на чужой участок. Самое главное – каждый нищий еженедельно платил Кипофу налог.

Надо сказать, главарь нищих распоряжался деньгами по-государственному мудро: все попрошайки имели какое-никакое жилье и могли вовремя получить медицинскую помощь. Система функционировала таким образом, что каждому было выгодно заботиться обо всех. Нередко Кипофу приглашали на свои встречи даже члены торгового совета. К слову сказать, нищих в Шенди было немного. Зато каждому подавали хорошо.

– Мне нужны сведения о человеке, который выдает себя за нищего и называет себя Кунгуни.

– Плати, – сказал Кипофу.

Я положил на его ладонь еще один тарск.

– Плати, – повторил он.

Я положил на ладонь старика еще одну монету.

– В Шенди нет нищего по имени Кунгуни, – произнес он.

– Позволь мне его описать, – сказал я.

– Какой в этом смысл? Я все равно его не знаю.

Я вытащил из кошелька серебряный тарск. Кипофу как паук сидит в самом центре агентурной паутины, которой мог бы позавидовать любой убар. Все сколько-нибудь значимые события обязательно вызывали ее колебание.

– Вот серебряный тарск, – произнес я, кладя деньги на его ладонь.

– А! – откликнулся старик и взвесил монету на ладони! Затем проверил ее толщину, провел пальцем по краю и, хотя это было не золото, сунул ее в рот, провел языком по поверхности и слегка прикусил зубами. – Из Порт-Кара, – сказал он, трогая большим пальцем узор на монете.

– Этот человек маленького роста, сгорбленный, на левой щеке шрам. Он хромает и волочит за собой правую ногу.

– Мне показалось, что Кипофу неожиданно побледнел. Потом напрягся и прислушался.

Я огляделся. Никого рядом с нами не было.

– Никого нет, – сказал я.

Я много слышал об остром слухе слепых. Не иначе Кипофу слышит малейшие звуки в радиусе двадцати футов.

– У него сгорбленная спина, но это не так. Он хромает, но это не так. На щеке у него шрам, но это не так. Не ищи его. Забудь о нем и беги отсюда.

– Кто он? – спросил я.

– Возьми свои деньги, – произнес Кипофу и протянул мне серебряный тарск.

– Но я хочу знать!

– Тише! – вскинул руку Кипофу. Я замер.