приятней. С высоты грузовика открывается вид на нарядные вечерние улицы центра города, на их бесчисленные электрические рекламы, на проносящиеся мимо длинные, низко сидящие, красивые легковые машины.

Кроме того, с высоты кузова удобно заглядывать в широкие окна ресторанов. За кружевными занавесями видны чинно расставленные столики, снежно-белые скатерти и салфетки, цветы, хрусталь, серебро.

Видны и люди, сидящие за столиками. Чисто вымытые, красиво одетые, с розовыми, упитанными лицами, они орудуют вилками и ножами, подносят к губам бокалы с вином. Им, должно быть, очень хорошо, они, должно быть, едят и пьют что-то очень вкусное.

А у Майка под ложечкой сосет, до того есть хочется. Он бы сейчас не цыплятам, которых едят в ресторанах, — он бы сейчас простому ломтю хлеба обрадовался. Дернуло же его отдать бутерброд с маслом из земляного ореха Белому. Хороший бутерброд был.

Вспомнив о двух кусках хлеба с маслом, Майк помрачнел.

Зря выпустил он Белого из подвала. Надо было еще подержать. Теперь-то уж ясно, как выглядит история с «Трибуной», — обман, сплошной обман! Никакого экстренного выпуска «Трибуны» сегодня и в помине нет. Белый наврал. А он его пожалел. Он, когда ребята под вечер всей гурьбой двинулись в типографию «Голоса», забежал в подвал, открыл засов и тут же дал ходу, потому что Белый первым делом непременно полез бы драться. Бояться его Майк не боялся, но связываться не хотел: времени не было.

…Скоро замелькали пивные, лавки, аптеки, тиры, кинотеатры, кабачки Бауэри-стрит. Машина остановилась на углу, где моряку и Майку надо было сойти. Инженер попрощался и поехал дальше, а Бронза, показывая Тому дорогу, заторопился домой. Ему очень хотелось есть.

Счастье Майка, что, отодвинув засов на дверях винного склада, он выскочил на улицу и скрылся до того, как Белый выбрался из подвала. А то плохо бы ему пришлось: Белый был злой как черт, он готов был разорвать Бронзу на куски. Он в жизни так не попадался: просидел весь день взаперти на дурацкой деревянной полке; не сказал ребятам того, что мистер Фридгол велел передать; остался без сигарет с тремя крестами; остался без копейки денег, голодный… И все из-за этой рыжей шельмы — Майка!

Первым делом Белый заглянул на пустырь: может быть, еще не поздно перехватить ребят, сказать, чтобы шли в «Трибуну»? Нет, куда там! На пустыре было тихо, как в день 4 июля, когда все уходят смотреть торжественное шествие в честь праздника. Кроме нескольких ключариков — никого.

Заскочив домой, Белый схватил ломоть хлеба и, откусывая на ходу, побежал в типографию «Трибуны». Он боялся явиться перед мистером Фридголом, но еще больше боялся не явиться. Тогда мистер Фридгол может подумать, что он вместе со всеми ребятами променял «Трибуну» на «Голос рабочего», а это будет совсем плохо, за это мистер Фридгол может прогнать.

Но Белого прогнали и так. Еще до того, как он пришел в типографию «Трибуны», мистер Фридгол имел разговор по телефону со своим начальником очень неприятный разговор.

— Фридгол, — спросил начальник, — как ваши газетчики? Вы собрали их?

— Нет, шеф, пока не пришли, — ответил Фридгол. — Но они должны быть.

— Хм, должны быть… — презрительно хмыкнула телефонная трубка. — А вы на улицу сейчас не выходили?

— Нет, шеф, не выходил.

— Напрасно. Может быть, вам по возрасту, Фридгол, вообще полезнее гулять, а не сидеть в нашей конторе? В городе вовсю продают экстренный выпуск «Голоса рабочего». Ваши газетчики продают, Фридгол… Вы скандально провалили поручение. Мне придется краснеть за вас.

Больше начальник ничего не сказал, но и этого было достаточно. У мистера Фридгола дрожали руки, когда он вешал трубку на рычаг телефона. Такая история может стоить работы. Заведующий запросто уволит его. Зачем ему держать старика, когда двадцать, сто, двести молодых, здоровых, энергичных ждут не дождутся, чтобы освободилось местечко в конторе. Намек заведующего на возраст был неспроста.

Белый явился в типографию «Трибуны» сразу после разговора мистера Фридгола с начальством, и мистер Фридгол в долгие объяснения с Френком не вдавался. Увидев Белого, он подошел к нему, отвесил сухонькой, стариковской ладонью пощечину и сказал:

— Вон, негодяй, чтоб духу твоего здесь не было!

Белый попытался оправдаться, стал жалобным голосом что-то бормотать, но скоро замолчал. Он видел, что дело плохо, что никакие просьбы не помогут. Вздохнув и сохраняя для порядка страдальческое выражение лица, он пошел к выходу.

Фридгол смотрел вслед удаляющейся длинной, нескладной фигуре. «Вот же мерзавец! — с завистью думал он про Белого. — Ну дали раз по физиономии, ну выкинули за дверь, подумаешь, важность! Зато молодой, зато здоровый, зато сильный… А старикам как быть?..»

По правде говоря, Белый не очень расстраивался оттого, что мистер Фридгол прогнал его. Черт с ним, со старикашкой! Подумаешь, работа — газеты продавать! Он со вчерашнего дня и так уже понял, что на этом капитала не нажить. Вот сигареты — другой разговор. Сигареты с тремя крестами — это действительно золотое дно! Тут настоящими деньгами пахнет. Дело-то замечательное, но зацепиться он не сумел. Фасонистый парень, когда узнает, как он распорядился с сигаретами, разговаривать с ним не захочет.

Ругая себя, проклиная Майка, Белый дошел до пивной на Бауэри-стрит. Зайти или не зайти? Белый колебался самую малость — не съест же его фасонистый парень! Ну, даст пару оплеух, и всё. А может, и так обойдется, может, просто изругает. Лишь бы не прогнал, лишь бы позволил дальше работать.

К удивлению Белого, все обошлось благополучнее, чем он ожидал. Когда Фрэнк вошел в бар, фасонистый парень заметил его и поманил пальцем к столику в углу. Белый подошел. Бесцветное лицо его выражало вину, бесцветные ресницы виновато моргали, даже длинные, худые, полусогнутые ноги в серо- зеленых клетчатых брюках и грубых ботинках имели какой-то виноватый вид.

— Садись, дохляк, — сказал парень, милостиво указывая на стоящий рядом стул. — Как дела? Много выручил? Можешь говорить правду, мне твоя выручка не нужна.

Белый плаксиво шмыгнул носом:

— Ничего не выручил, пропали сигареты.

— Что-о?..

Белый рассказал, как он вчера испугался, увидев здесь полисменов, как по пути домой опять чуть не попал в их руки, как сунул в карман знакомого мальчика, Майка Грина, обе пачки «Кэмела» с крестами и как мальчик почему-то не вернул сигареты — видно, решил зажулить.

Парень слушал не перебивая. Когда Белый назвал Майка, глаза его настороженно прищурились.

— Фамилия мальчишки Грин, говоришь? — переспросил он.

— Да.

— Брат у него есть?

— Есть.