сюда не приходил. Можно закрыть дверь, загородить ее трюмо и притвориться, что ничего нет. Люди иногда так делают. Закрывают дверь и делают вид.

Если Агата и поняла, что это намек на нее, она отказалась это признать.

— Но здесь так мило! — сказала она. — Почему он испугался?

Мама Чезаре глубоко вздохнула и посмотрела в потолок.

— В тот первый день, когда мы открыли дверь, все было черным-черно. Везде пыль и паутина, старые коробки, рваная бумага и мусор. Маленький Чезаре убежал и не вернулся. Ему не нравится это место. Ему не нравятся театральные люди.

— Театральные люди?

Мама Чезаре взяла Агату за руку и подвела к первому ряду.

— Садись сюда и говори, что ты слышишь.

Агата прислушалась. В зале стояла тишина.

— Я ничего не слышу. — Она наклонила голову и прислушалась снова. — И сейчас ничего не слышу.

— Может быть, позже.

— А что я должна услышать?

— Ты слушай, а говорить буду я. Когда мы с моим Чезаре уезжали из старой страны, ты думаешь, мы хотели плыть в Дот? Что такое Дот? Кто о нем слышал? Мы знали только об Америке! Ты едешь в Америку, работаешь изо всех сил, зарабатываешь кучу денег, и однажды маленький Чезаре становится президентом всех Американских Штатов. И вот мы пошли. Мы шли и шли, день за днем, и наконец пришли к морю и нашли корабль в Америку. — Мама Чезаре строго подняла палец. — Никаких вопросов. Не говори. Слушай. Что ты слышишь?

— Только вас, — сказала Агата.

— Слушай в оба уха! Две недели мы плыли на этом корабле. Хорошо, что погода была спокойная. Мы с Чезаре не скучали. О, какой это был мужчина! — Мама Чезаре засмеялась, и смех ее перешел в кашель. Она кашляла, пока не начала задыхаться, и только невероятными усилиями переборола приступ.

Агата встревожилась.

— Вы, похоже, простудились. Вам надо лечь в постель. Я приготовлю чай.

— Это не важно. Слушай. Продолжай слушать.

Агата кивнула и взяла старушку за руку.

— Я слушаю, слушаю.

— Две недели на корабле, и потом однажды ночью капитан показывает нам Америку. Но везде полиция, говорит он. Поэтому мы садимся в его шлюпку и гребем к берегу. Мой Чезаре несет меня на берег сквозь волны, все целуются, пожимают руки и прощаются, а утром мы приходим в Дот.

— Это была не Америка?

— Не Америка.

— О, боже. Что же вы стали делать?

— Работать. Мы работали, работали и работали. Я отскребла каждый пол в Доте, постирала каждую рубашку, вымыла в Доте всю репу. Три недели мы думали, что попали в Америку, а потом поняли, что нет. Что ты теперь слышишь?

Агата слегка нахмурилась.

— Мне показалось, что я слышу оркестр.

— Я заметила по твоему лицу.

— Продолжайте рассказывать.

— Однажды я проснулась и поняла — мы не в Америке. Но таковы люди. Они знают правду и не верят ей. Я ничего не сказала Чезаре, а он знал и ничего не говорил мне. Потом, когда мы однажды лежали в постели, обессиленные после тонн репы, он сказал мне. И мы заплакали.

— Вот, опять, — сказала Агата. — Оркестр. Слышите? На улице, наверное.

— Может быть. — Мама Чезаре повернула голову и начала шевелить пальцами в такт музыке.

— Вы тоже слышите?

— Может быть. Так ты хочешь потанцевать или дослушать мой рассказ?

— Дослушать рассказ.

— После этого мы разозлились и стали работать еще больше. Купили милую комнату над лавкой. Потом лавка разорилась. Мы арендовали ее и стали варить кофе — такой кофе, какого никто в Доте никогда не пробовал. Все нас полюбили. А потом однажды вечером я пошла прогуляться и увидела «Золотого ангела». Там было пусто и грязно, окна заколочены. И тут ко мне вышли театральные люди и сказали, что это помещение можно купить за бесценок, потому что никто не хочет сюда ходить, но я могу сюда перебраться, если приберусь в театре.

— Я бы на вашем месте сказала им, чтобы они сами прибирались в своем театре.

— Они не могли. Им была нужна я. Они знали в Доте всех. Они знали все обо всех и выбрали меня. Знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что мы похожи. Ты знаешь, что такое погром? Однажды, очень давно, театральные люди услышали, что идет погром, собрали свои вещи, инструменты и парики, костюмы и мебель и весь зверинец, и сбежали. Но они не добрались до Америки и вернулись.

— Им следовало бы определиться, чего они все-таки хотят.

— А тебе следовало бы проявить немножко уважения.

Сияние театра стало меняться. Люстра под потолком постепенно меркла, на стены легла тень, и золотые крылышки затрепетали в предвкушении. Агате казалось, что теперь свет исходит по большей части от сцены, поскольку на ней зажглись огни рампы — однако в глубине продолжали перешептываться тени.

— Они вернулись, — прошептала Агата.

Мама Чезаре взяла ее за руку и не дала вскочить с кресла.

— Бояться нечего. Я потомственная ведунья. У меня есть дар. У моего сына Чезаре есть дар. И у тебя. Ты им нравишься. Они присматривают за тобой. Они беспокоятся за тебя.

— Они вернулись! — больше Агата не могла произнести ни слова. Теперь музыка была слышна уже совершенно отчетливо, она звучала со сцены, а не доносилась откуда-то издалека.

— Тс-с! — сказала Мама Чезаре. — С ними случилось то же самое. Плохой капитан. Он высадил их на берег и сказал: «Америка — в той стороне. Прогуляйтесь немного со своими барабанами, тамбуринами и дрессированными собачками, и попадете в Америку». Но это была отмель. Капитан уплыл, пришел прилив, и все утонули. Все, кроме одной маленькой девочки. Эту маленькую девочку завернули в бархатное одеяльце с красными и золотыми полосками, одеяльце дрессированной собачки Мими, положили ее в барабан, и она уплыла прочь. Теперь они приходят на ту отмель и ждут ее.

— Но она, должно быть, давным-давно умерла.

— Не говори им об этом. Они расстроятся.

Агата заерзала в кресле.

— Сиди спокойно, а то описаешься, — посоветовала Мама Чезаре. — Смотри. Просто смотри.

Мама Чезаре была хорошо знакома с театральными людьми. Она знала их имена и истории их жизни. Она видела их совершенно отчетливо, но Агата словно смотрела в ванночку с проявителем. Медленно, постепенно на сцене проступали силуэты: прекрасные длинноногие танцовщицы в усыпанных блестками трико, силач в леопардовой шкуре, собачки, прыгающие через обручи, жонглеры с булавами… Но она смотрела слишком долго, фотографию не достали вовремя из ванночки с проявителем, изображение потемнело и исчезло.

— Они ушли, — сказала Агата.

— Нет. Перестань смотреть, тогда увидишь.

— Не вижу.

— Что ж, зато они тебя видят. Они очень давно хотели с тобой встретиться. Они говорят мне, что с этим человеком, художником, ты никогда не будешь счастлива.

Агата опустила глаза.