Он вздохнул, подергал вожжи. Лошадь очнулась от тяжких дум о нелегкой доле упряжных, тоже вздохнула и медленно потащила повозку обратно по дороге в град.

На стенах над воротами теснился народ. Соломон чувствовал подгоняющие взоры. Все со страхом и нетерпением смотрели, как медленно бредет старая лошадка. Ворота открыли загодя, скифов поблизости нет, но за въехавшей повозкой закрыли с той поспешностью, что лучше всего говорило о страхе перед гоями.

Гвалт со всех сторон поднялся такой, что Соломон, морщась, вскинул обе руки:

– Я все скажу!.. Я расскажу все! Но сперва я должен как можно быстрее переговорить с Иисусом… где он?.. с кузнецами, охотниками?

Из толпы раздались нетерпеливые крики:

– Что за народ? Что хотят?

– Кто они?

– Зачем пришли?

Соломон поклонился, челядины помогли выбраться из повозки. Отвечать не стал, кричат от страха и растерянности. Видят же со стен, что за народ и чего хотят, но жаждут, чтобы опроверг, сказал, что все по ошибке, дикий народ сейчас снимется и уйдет дальше…

Челядины и домашние помогли подняться на крыльцо, ввели под руки в большую комнату. Жена и дочь хотели отвести к ложу, но указал на стол, где лежали старые книги, свитки бересты. Его отпустили, когда он тяжело опустился в кресло. Закрыв глаза, чувствовал, как бережно подкладывают под спину и бока мягкие подушки.

Только-только усталое тело благодарно расслабилось, как за дверью послышались тяжелые, уверенные шаги. Соломон ощутил, как в желудке возникла боль. По шагам слышно Иисуса, умелого охотника, отважного борца с дикими вепрями, сейчас же взявшего на себя оборону стен. Раньше он ходил настолько неслышно, что мог подкрасться к оленю и вонзить в него нож раньше, чем тот отпрыгнет, сейчас же в походке появилась гремящая напористость.

Соломон поднял голову, Иисус небрежно захлопнул за собой дверь.

– Мир твоему дому, ребе.

– И тебе, сын мой.

Иисус сел за стол напротив. Лицо было изнуренное, постаревшее, под глазами пролегли темные круги. Коричневые глаза, однако, блестели грозным огнем. В комнате словно бы повеяло свежим, но холодным ветром.

– Какие новости, ребе?

– Кое-что удалось узнать.

– Они в самом деле пришли захватить наши земли?

– Откуда знаешь?

Иисус ответил уклончиво:

– В нашем мире плохие новости расходятся быстрее хороших.

Его кулаки лежали на столешнице. Не такие огромные, как у скифов, но сухие и твердые, как корни старого дерева. Соломон ощутил недоброе предчувствие. Старший охотник быстро и умело налаживает оборону града, но что-то в этом пугало и тревожило Соломона, а что, понять не мог, отчего на душе становилось еще тревожнее.

– Ты был прав, – сказал Иисус, – когда заставлял подновлять стены, когда настоял, чтобы выкопали второй ров. Но сейчас, когда надо все силы бросить на войну, ты еще ведешь какие-то переговоры с дикими гоями!

– Переговоры дают нам время, – возразил Соломон. – А для нас каждый день дорог… К тому же разве наши люди дни и ночи не перековывают орала на мечи? Не учатся вонзать копья в живого человека? Ты очень быстро превращаешь огородников в воинов.

Иисус горько усмехнулся:

– Если бы! Им недостает жестокости.

– Жестокость никому не нужна.

– Пусть не жестокости, – поправился Иисус, – но они в самом деле слишком уж не выносят крови. Однако к гоям надо относиться как к свиньям, которые опустошают наши поля. И убивать их так же безжалостно и недрогнувшей рукой.

Снова холодок страха пробежал по спине Соломона. Когда Иисус сжимал кулаки, его руки напрягались, на плечах вздувались мышцы, он выпрямлял спину, а в лице появлялись злость и гордость. Он становился похож на скифа. Быстрый и сильный, он едва ли не единственный мог с ними драться на равных.

– Безжалостно… – повторил Соломон. – Да-да, безжалостно… Как они, так и мы. Древняя библейская мудрость: око за око, зуб за зуб… Пожар затушили?

Иисус отмахнулся:

– Пустяк. Слишком близко поставили кузню к сараям. Да и народ новый, неопытный. Мы соорудим сотню новых. Кузнецы теперь даже ночами перековывают мотыги в боевые топоры. Скоро у меня умелых бойцов будет впятеро больше! И тогда дадим кровавый бой… Мы истребим их как сорную траву. Мы усеем ихними телами наши поля, вороны выклюют им глаза, а черви доедят то, что оставят им волки!

Он тяжело дышал, кулаки сжимались так, что кожа на костяшках скрипела. Боль в желудке Соломона стала острее, а между лопатками стало холодно, будто в спину вонзилась сосулька. Ему все больше казалось, что перед ним сидит сильный и уверенный в себе потомок Гога.