– С глузду съехал? Это же простая стража!
– Они ж люди, – возразил я, но почему-то ощутил себя глупо.
Воевода хмыкнул то ли насмешливо, то ли сочувствующе. Ушан сказал рассерженно:
– Какие же они люди, если охрана?.. Люди те, кого охраняют. Да и ничего с ними не станется. Утром отпустят. Из них половина тут же попросится к Летучей Мыши.
Воевода насторожился:
– Какой такой Летучей Мыши?
Ушан некоторое время тащил принцессу, не отвечал, затем буркнул нехотя:
– Я знал его и под таким именем. Он их менял чаще, чем женщин! А Черный Епископ… ну, когда перебрался в земли настоящего епископа. Так что не беспокойся о них, герой!
– Меня дед учил, – пробормотал я, – сам погибай, а товарища выручай. Ну да ладно, если они все шпионы…
Видно было, как воевода покрутил головой, из какого же дремучего варварства я вышел, здесь же цивилизация, где высшей ценностью является своя жизнь, а чужая – тьфу, хрен с нею.
Ушан сказал настойчиво:
– Запоминайте дорогу! Эта тропка приведет прямо к замку епископа. А там не страшны даже королевские войска!.. Никогда не сворачивайте!
Воевода буркнул:
– Ты так говоришь, словно сам сейчас сгинешь.
– На всякий случай, – сказал Ушан. – На всякий.
Звериная тропка превратилась в дорожку. Между деревьями блеснул просвет. Небо быстро серело, холодное утро быстро выдавливало короткую летнюю ночь, а на востоке по небосводу поднималось алое зарево.
Деревья впереди разошлись в стороны, дальше угадывался простор. Впереди на дорожке нас ожидали герцог и принцесса. Она почти висела на нем, герцог поддерживал ее красиво и мужественно, обхватив за тонкий стан.
Заслышав наши шаги, обернулся. Лицо было бледнее, чем у выкопавшегося из могилки упыря.
– Дальше лес кончается. Я что-то не вижу этого купчишку.
Воевода покачал головой:
– Он давно исчез. Как только нам велел держаться этой дорожки.
– Исчез?
– Да, – подтвердил воевода. – Но это значит, что дорога в самом деле выведет к замку епископа.
– Почему? – потребовал герцог.
Воевода указал глазами на измученную принцессу:
– Она устала. Давайте понесем?
Герцог нервно оглянулся в мою сторону, огрызнулся:
– Нет уж! Мы доберемся сами. Ну, чего стоим?
Деревья отступили за спину, а впереди расстилался простор ровного поля, дальше – холм, явно насыпанный вручную, а на холме во всей красе блистал исполинский замок, который лучше было называть крепостью. Солнце еще не взошло, но высокие башни замка уже сверкали в алых лучах, а сверху с подсвеченных из-за горизонта облаков на замок падал пурпурный радостный свет, словно над всеми зданиями простерли гигантскую мантию кардинала.
Дорожка уже превратилась в широкую дорогу, но и на ровном месте сохранила дурную привычку вилять из стороны в сторону, делать петли, как убегающий заяц. Я нацелился идти напрямик, не минное же поле, однако воевода насторожился, негромким голосом велел всем застыть, не разговаривать и не двигаться.
Справа от замка двигались как призрачное стадо овец разреженные лохмотья тумана, следом туман полз уже поплотнее, а дальше надвигался густой, как кисель. Пахнуло, тянуло сыростью, близкой рекой, болотом, но воевода молча указал на землю, мы вскоре услышали нарастающий стук копыт.
Похоже, в нашу сторону неслись всадники, скрытые туманом. Я вскинул руку к плечу, пальцы ухватили пустоту. Колени тоже дрогнули, посылая коня вперед, чтобы закрыть принцессу и даже герцога с воеводой, но я стоял посреди поля все такой же безоружный и бесконный.
Воевода пошарил под ногами, разогнулся уже с дубиной в руке. Вид был решительный, усы торчали, как у рассерженного кота. С дубиной, злой, он загородил широкой спиной принцессу. Герцог, поколебавшись, встал рядом со старым воином, сжал кулаки и надул грудь.
Наконец из тумана полным галопом выметнулись тяжеловооруженные всадники. Впереди с тяжелым топотом несся на громадном гнедом коне человек с развевающейся за плечами черной мантией. Его черные с проседью волосы были перехвачены на лбу серебряным обручем.
Я рассмотрел злое аскетичное лицо, горящие глаза. Всадник словно стремился мчаться впереди скачущего полным галопом коня. Хищно загнутый нос, тонкие, плотно сжатые губы, бледное лицо, больше привычное к многочасовым бдениям в часовне перед иконами, чем к жгучему солнцу.
Нас окружили широким кольцом, я слышал скрип натягиваемых арбалетов, а блестящие наконечники длинных копий все до единого смотрели в нашу сторону. Епископ – я сразу решил, что это епископ, – подъехал ближе, рассматривая нас с брезгливой гримасой. Мне сразу захотелось стать не таким могучим и
