обысков палестинцев…
Именно они следят за ортодоксально настроенными иудеями, о каждом противозаконном шаге сообщают то в суды, то в полицию, то в прокуратуру, не забывая стучать в различные европейские комиссии по правам человека. Вообще-то это они, честно говоря, и сдерживают еврейских фашистов гораздо больше, чем все европейские комиссии и Штаты, которых везде обвиняют в поддержке Израиля.
Увы, не просто сдерживают, а именно спасают Израиль: дай ортодоксальным евреям чуть больше власти, они бы ввергли Израиль в такую беду, что на них навалилось бы все возмущенное человечество, и уже ни Штаты, ни Европа, ни даже Россия не стали бы Израиль защищать.
– Мария, – выдохнул он, – что ты со мной делаешь? А что, если…
В нагрудном кармане трижды дрогнул мобильник. Стивен поспешно прижал ладонью тонкую ткань, не дожидаясь, когда после паузы прозвучит звуковой сигнал.
Пальцы заученно набрали код, в окошке высветилась короткая надпись: «Одиннадцать пятнадцать к встрече с Джиной». Такой команды не было, но он знал, что на каждого из заброшенных в Израиль коммандос в Лэнгли подробное досье, памятные даты каждого легко выстроить в отдельную колонку и разослать всем индивидуальные сообщения, но каждый после несложного арифметического подсчета получит одну и ту же цифру.
Он, к примеру, даже прожив с Джиной семь лет, все семь лет отмечал не дату свадьбы, она весьма заурядная, а романтическое знакомство, случившееся шестнадцатого апреля на очень бурной вечеринке, после которой они вскоре и поженились.
И если к шестнадцати прибавить одиннадцать пятнадцать, то это значит… операция «Эллинизация» вошла в предпоследнюю фазу. Это значит, что сегодня последний мирный день Израиля. Вообще последний день Израиля.
Завтра Израиля уже не будет.
Если не произойдет чудо.
Из мобильника выдвинулись свернутые, как у жука, крылышки, распрямились в двенадцатидюймовый экран. Зажегся, едва коснулись пальцы, по зеленому полю катится мяч, за ним бегут парни в трусах и майках, передача с соревнований по соккеру, но, когда настанет нужный час, здесь вспыхнет великолепная и грозная надпись: «ИНТЕРЛИНК».
Военно-компьютерная сеть ИНТЕРЛИНК объединяет данные всех спутников США, создавая трехмерное изображение поля боя. Любой пользователь может, орудуя мышкой, прогуливаться по городам противника, по его боевым порядкам. Компьютер-гигант находится в Лэнгли, штаб-квартире ЦРУ, но дисплеи теперь на каждом самолете, танке, десантном корабле и даже у отдельных коммандос.
Сам мобильник сообщит о том мгновении, когда произойдет подключение к всевойсковой сети, а пока что для обеспечения полной секретности у него просто безобидный ноутбук в мобильнике, как у многих, хотя и навороченный, технологически продвинутый.
Он быстро написал на клочке бумаги крупными буквами: «Мария! Я очень люблю тебя. Я прошу тебя стать моей женой. Сейчас я отлучусь, но… я вернусь за тобой. Любящий тебя Стивен».
Подумал, перед «Любящий» дописал «По-сумасшедшему», придавил бумагу тяжелой солонкой, чтобы не сдуло сквозняком, и, заперев квартиру, положил ключ под коврик и вышел на улицу.
Во дворе женщины сразу обратили на него внимание, любопытные сороки. Он заставил себя приветливо улыбнуться, поздоровался вежливо.
Одна спросила сразу:
– А что-то Мария выбежала так, будто за нею гнались! Даже Ави не поспевал…
– У них срочные дела, – объяснил Стивен. – Работа такая, знаете ли… Кстати, с Марией прощайтесь, скоро мы с нею уедем ко мне в Калифорнию. Она согласилась выйти за меня замуж, у меня большое ранчо, а Мария обещала нарожать мне пятерых детей! А то и семерых.
Соседки ликующе зашушукались, на Стивена смотрели уже с нежностью, как на родственника, одна чуть не всплакнула:
– Пятеро… Семеро! Надо детей, надо. А то нас так мало, так мало…
Ага, щас, подумал Стивен, вежливо распрощавшись и выйдя на улицу. Буду я вам плодить жидят! Все будут стопроцентными американцами.
Он прошел от цитадели Давида по улочке Давида: кривой и настолько узкой, что даже локти не растопырить. Свет закатного солнца сияет только наверху, а здесь черно и древне. Небо выгнулось даже не куполом, а почти клином, беспощадный жар оттуда не льется, а опускается широким всеудушающим одеялом.
Наступает вечер, последний вечер Иерусалима, последний вечер Израиля. Офисы давно закрылись, народ даже успел поужинать и отдохнуть после службы, на улицах снова полно народу, многие идут в центр города, где на пешеходных улочках, вроде Бен Иегуды, всегда по-семейному уютно и празднично, всегда музыка, столики летних кафе, а беспечный народ радуется жизни, в одном месте пробуя пышущие жаром шашлыки, в другом – ледяное мороженое.
Чувствуя странное волнение, он прошелся вместе с празднично одетой толпой по середине улицы, старательно обходя выдвинутые на тротуар окруженные стульями столики, здесь быстро лопают бифштексы, паровые котлеты, даже хот-доги и гамбургеры. Молодежь вообще лакает пиво стоя, как кони, за выдвинутыми на тротуар столиками хорошенькие девушки с огромным и никогда неиссякаемым аппетитом роются в вазочках с мороженым, вылавливая орешки, изюм, ягодки, хихикают и запускают ложечки в чашки друг другу, воруя самые крупные ядрышки.
Он прошел мимо дорогих ресторанов, за толстыми стеклами зажиточные туристы пожирают изысканные блюда лучших кухонь мира, здесь нет дешевых вин, что продаются в тех выносных кафе, как и простецкого пива, однако столики заняты так же, как и в самых дешевых шашлычных. Отдельными парами сидят любители черного кофе, здесь его умеют готовить, как по-турецки, так и по-русски, последний уже не просто черный, а такой густой, что ложечка торчит, как в сметане.
По дороге зашел в невзрачный отель с громким названием «Труба Иерихона», в снятом для него номере сразу же прошел к шкафу с одеждой, там, помимо двух костюмов, его ждал и солидных размеров чемодан.