— Но Боже, где же Сергей? — В поздн. правке: «— Но Боже, где же Владимир?» И далее в правке Тальберг именуется Владимиром и Владимиром Робертовичем.

И почему же нет хваленых союзников? — Герои булгаковского романа, стоящие за единую и неделимую Россию, оказались в ситуации, когда почти все варианты развития событий были против них. С проигравшими войну немцами было все ясно — они спешили вернуться домой. П. П. Скоропадский, возведенный немцами на вершину власти, неизбежно с ними должен был и упасть. Рвавшиеся к власти петлюровцы и большевики были одинаково ненавидимы Турбиными. Все надежды были связаны с «союзниками» и Добровольческой армией. И кое- какие основания для этих надежд были. Дело в том, что на Ясском совещании стран Антанты (победившая сторона в Первой мировой войне) 16—23 ноября 1918 г. было принято очень важное решение о занятии ее войсками территории Украины, освобождаемой немцами, чтобы не допустить вторжения туда большевиков. И это решение вроде бы стало приводиться в действие, поскольку тут же высадились десанты в Одессе и Севастополе, с тем чтобы создать условия для продвижения войск Антанты в глубь на территорию Украины — к Харькову, Киеву и другим центрам республики. Пресса, опережая, как всегда, события, заговорила о скором захвате «союзниками» всей территории Украины, а затем и России (впрочем, деление это на Украину и Россию было условным). В частности, муссировались слухи о том, что 100-тысячный корпус «союзников» движется в сторону Киева. Но это были слухи, не имевшие под собой никакой реальной основы. 60-тысячный корпус «союзников», высадившийся в Одессе и Севастополе, там и застрял. Для дальнейшего продвижения войск Антанты в глубь страны необходимы были мощные дополнительные силы, но их не было. К тому же «союзники» не имели с пронемецкой властью Скоропадского никаких договоренностей. Но они в то время категорически были против «самостийной Украины». Можно предположить, что и «союзниками», и Скоропадским было упущено время для «наведения мостов». Это очень хорошо видно из тех же воспоминаний гетмана, написанных им, напомним, сразу же после трагических для него событий: «...лицо, занимавшее вполне определенное положение... заявило, представив веские аргументы, что Антанта, и в особенности Франция, главное государство, оперирующее на Украине, не желает решительно говорить с украинским правительством до тех пор, пока оно стоит на самостийности. Он также сказал, что самое главное — это то, что только федеративная Украина может иметь успех у них, что на днях приезжает уполномоченный представитель держав Согласия, который только войдет в переговоры при ясно выраженном новом курсе украинского правительства. Это требование совпадало и с моими взглядами. Я находил, что проведение этого нового курса преждевременно, так как участников федерации требовалось два, а Украина была одна. Требование Антанты я принял к сведению.

10 или 11 ноября из Ясс прибыл целый ряд лиц, между прочим и украинцы (петлюровцы. — В. Л.), а также мои личные агенты, и все подтвердили вышеизложенное. Они же мне сообщили, что представитель Украинского Национального Союза (те же петлюровцы. — В. Л.) совершенно не был принят представителями Антанты; причем, если я провозглашу Украину федеративной, обещалось немедленное прибытие войск держав Согласия. Этому я не поверил (выделено нами. — В. Л.). Во всяком случае, рассмотрев карту, решил, что если войска и придут, то придут слишком поздно. Да и они в то время мне не особенно были нужны (выделено нами. — В. Л.), Если бы приехал сам господин Энно (французский консул в Одессе, пользовавшийся большим влиянием в политических кругах. — В. Л.) и категорически передал бы немцам требование Антанты защищать мое правительство, дело бы было выиграно...» (Ско-ропадский П. П. С. 103).

Из анализа Скоропадского можно сделать следующие выводы:

— гетман своевременно не воспользовался представившейся возможностью заключить союз с державами Согласия;

— он не верил в возрождение старой России, хотя и признавал целесообразность федеративного ее устройства;

— «самостийность» сидела в нем до последних дней его правления, и она-то и погубила его (и гетманство вместе с ним) окончательно.

Скоропадский колебался, не принимал необходимых решительных действий, и финал его был закономерен. Но и «союзники», как отмечал сподвижник гетмана Н. М. Могилянский, обнаружили «невероятную слепоту... в частности Франция, не поддержав Скоропадского в ноябре 1918 г., когда к тому была полная возможность» (Россия и Украина. Из дневников Н. М. Могилянского и писем к нему П. П. Скоропадского 1919-1926 // Минувшее. 1993. С. 260). Заложниками же этих политических ошибок стали Турбины-Булгаковы и миллионы их единомышленников на Украине и в России.

...голова поручика Виктора Викторовича Мышлаевского. — П. С. Попов, первый биограф Булгакова, оставил запись, со слов писателя, о том, что прототипом Мышлаевского был друг Булгаковых Н. Н. Сынгаевский. В этом не сомневалась и Т. Н. Лаппа, оставившая весьма пространное мнение по этому вопросу. Вот оно: «А Мышлаевский — это Коля Сынгаевский. У них большая семья была. Варвара Михайловна дружила раньше с матерью Сынгаевского. Они жили на Мало-Подвальной улице. Маленький домик у них был, в саду... Он был очень красивый. Очень. Высокий, худой, и вот, знаете, голова у него была небольшая такая, маловата для его фигуры... Перед приходом петлюровцев он пошел в юнкеры... Да, подбородок действительно такой, женский был... Глаза, правда, не разного цвета, но глаза прекрасные... Вы знаете, взгляды у него сильно переменились. Вот в „Белой гвардии' правильно написано...»

В связи с последней фразой Т. Н. Лаппа мы расскажем об одном удивительном случае, который произошел с Булгаковым. Придя однажды в Художественный театр, он увидел оставленный ему довольно большой пакет. Раскрыв его, Булгаков обнаружил письмо, датированное декабрем 1928 г. и с подписью: «Виктор Викторович Мышлаевский». Но самое удивительное заключалось в самом содержании письма, в нем говорилось: «Помня Ваше симпатичное отношение и зная, как Вы интересовались одно время моей судьбой, спешу сообщить Вам свои дальнейшие похождения после того, как мы расстались с Вами. Дождавшись в Киеве прихода красных, я был мобилизован и стал служить новой власти не за страх, а за совесть... Мне казалось тогда, что большевики есть та настоящая власть, сильная верой в нее народа, что несет России счастье и благоденствие, что сделает из обывателей и плутоватых богоносцев сильных, честных, прямых граждан... Но вот медовые месяцы революции проходят. НЭП. Кронштадтское восстание. У меня, как и у многих, проходит угар и розовые очки начинают перекрашиваться в более темные цвета... Общие собрания под бдительным инквизиторским взглядом месткома. Резолюции и демонстрации из-под палки. Малограмотное начальство, имеющее вид Вотяжского божка и вожделеющее на каждую машинистку. Никакого понимания дела, но взгляд на все с кондачка. Комсомол, шпионящий походя с увлеченьем... И ложь, ложь без конца... Вожди? Это или человечки, держащиеся за власть и комфорт, которого они никогда не видали, или бешеные фанатики, думающие пробить лбом стену. А сама идея?! Да, идея ничего себе, довольно складная, но абсолютно непретворимая в жизнь, как и учение Христа, но христианство и понятнее и красивее. Так вот-с. Остался я теперь у разбитого корыта. Не материально. Нет. Я служу, и по нынешним временам — ничего себе... Но паршиво жить, ни во что не веря. Ведь ни во что не верить и ничего не любить — это привилегия следующего за нами поколения, нашей смены беспризорной».

Булгаков не оставил нам никаких пояснений к этому таинственному и в высшей степени справедливому письму. Но хранил его всю жизнь и, видимо, завещал Елене Сергеевне сохранить для будущих поколений, что она и сделала.

— Из-под Красного Трактира. — Село к югу от Киева. Сведения из «Хроники...»: «С утра войска Директории перешли в наступление на Киевском фронте и заняли Святошино, Борщаговку и Красный Трактир. Одновременно рабочими было