Я, озираясь, убедился ясно,
Что весь белевший надо мной обрыв
Что подражать не только Поликлет660,
Но и природа стала бы напрасно.661
Столь слезно чаемого примиренья
И с неба вековечный снял завет,
Так живо, что ни в чем не походил
На молчаливые изображенья.
Склонившейся жене благословенной,
Чей ключ любовь в высотах отворил.
«Ессе ancilla Dei»,663 был ясней,
Чем в мягком воске образ впечатленный.664
Сказал учитель мой, ко мне стоявший
Той стороной, где сердце у людей.
Увидел за Марией, в стороне,
Где находился мне повелевавший,
Я стал напротив, обойдя поэта,
Чтобы глазам он был открыт вполне.
Как на волах святой ковчег везут,
Ужасный тем, кто не блюдет запрета.
Мои два чувства вовлекал в раздоры;
Слух скажет: «Нет», а зренье: «Да, поют».
Там был изображен, глаз и ноздря
О «да» и «нет» вели друг с другом споры.
Смиренный Псалмопевец, пляс творящий,
И больше был, и меньше был царя.
Напротив из окна больших палат,
Имела облик гневной и скорбящей.665
Другою повестью, которой вправо,
Вслед за Мелхолой, продолжался ряд.
Того владыки римлян, чьи дела
Григорий обессмертил величаво.666
Молила императора Траяна
И слезы, сокрушенная, лила.
И в золоте колеблемых знамен
Орлы парили, кесарю охрана.
Несчастная звала с тоской во взоре:
«Мой сын убит, он должен быть отмщен!»
Вернусь'. — 'А вдруг, — вдовица говорит,
Как всякий тот, кого торопит горе, —
Преемник мой'. А та: 'Не оправданье —
Когда другой добро за нас творит'.
Я не уйду, не сотворив суда.
Так требуют мой долг и состраданье'.667
Тот создал чудо этой речи зримой,
Немыслимой для смертного труда.
Смирение всех этих душ людских,
Все, что изваял мастер несравнимый,
Шепнул поэт, — идет толпа густая;