Сидел он, обращенный к ступеням,
На выступе алмазного порога.
По плитам вверх, мне молвил мой вожатый:
«Проси смиренно, чтоб он отпер нам».
К святым стопам, моля открыть, упал,
Себя рукой ударя в грудь трикраты.
Концом меча и: 'Смой, чтобы он сгинул,
Когда войдешь, след этих ран', — сказал.
Иль разбросал золу, совсем такой
Был цвет его одежд. Из них он вынул
И, белый с желтым взяв поочередно,
Он сделал с дверью чаемое мной.
Не ходит в скважине и слаб нажим, —
Сказал он нам, — то и пытать бесплодно.
Умом и знаньем нужно изощриться,
И узел без него неразрешим.
Скорей впустив, чем отослав назад,
Тех, кто пришел у ног моих склониться'.
'Войдите, но запомните сначала,
Что изгнан тот, кто обращает взгляд'.
В своих глубоких гнездах стержни стрел
Из мощного и звонкого металла,
Тарпей,654 лишаясь доброго Метелла,
Которого утратив — оскудел.
И услыхал, как сквозь отрадный гуд
Далекое «Те Deum»655 долетело.
Что слышали мы все неоднократно,
Когда стоят и под орган поют,
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ
Заброшенным из-за любви дурной,656
Ведущей души по кривым дорогам,
И, оглянись я на дверные своды,
Что б я сказал, подавленный виной?
Где та и эта двигалась стена,657
Как набегают, чтоб отхлынуть, воды.
Чтоб угадать, какая в самом деле
Окажется надежней сторона'.
И скудный месяц, канув глубоко,
Улегся раньше на своей постеле,
Мы вышли там,659 где горный склон от края
Повсюду отступил недалеко,
Куда идти; тропа над бездной шла,
Безлюднее, чем колея степная.
И до стены, вздымавшейся высоко,
Она в три роста шириной была.
Налево и направо, — весь извив
Дороги этой шел равно широко.