В его наречье, в нераздельный рык,
Слова преображались, вылетая.
Сквозь острие, придав ему дрожанье,
Которое им сообщал язык,
О ты, что, по-ломбардски говоря,369
Сказал: «Иди, я утолил желанье!»
Молю, помедли здесь, где мы страдаем:
Смотри, я медлю пред тобой, горя!
Ты только что достиг слепого дна,
Где я за грех содеянный терзаем,
От стен Урбино371 и до горной сени,
Вскормившей Тибр, лежит моя страна'.
Когда вожатый, тронув локоть мне,
Промолвил так: «Ответь латинской тени».
И я сказал, мгновенно речь построя:
'О дух, сокрытый в этой глубине,
Без войн в сердцах тиранов не жила;
Но явного сейчас не видно боя.
Орел Поленты в ней обосновался,
До самой Червьи распластав крыла.373
И где французов алый холм полег,374
В зеленых лапах ныне оказался.375
С Монтаньей377 обошедшиеся скверно,
Сверлят зубами тот же все кусок.
Владычит львенок белого герба,
Друзей меняя дважды в год примерно;378
Между горой и долом находиться,
Живя меж волей и ярмом раба.379
Ведь я тебе охотно отвечал, —
Пусть в мире память о тебе продлится!'
По-своему, потом, качнув не сразу
Колючую вершину, прозвучал:
Внимает тот, кто вновь увидит свет,
То мой огонь не дрогнул бы ни разу.
И я такого не слыхал примера,
Я, не страшась позора, дам ответ.
И верил, что приемлю благодать;
И так моя исполнилась бы вера,
Верховный пастырь381 (злой ему судьбины!);
Как это было, — я хочу сказать.
Дар материнский мяса и костей,
Обычай мой был лисий, а не львиный.
И ведал ухищренья всякой масти;
Край света слышал звук моих затей.
Моей стези, где мудрый человек,
Убрав свой парус, сматывает снасти,
И, сокрушенно исповедь содеяв, —
О горе мне! — я спасся бы навек.