Пронизывает трепет несказанный:
Следы огня былого узнаю!'
Исчез, Вергилий, мой отец и вождь,
Вергилий, мне для избавленья данный.
Омытого росой996 не оградили
От слез, пролившихся, как черный дождь.
Не плачь, не плачь еще; не этот меч
Тебе для плача жребии судили'.
На кораблях воинственной станицы,
То с носа, то с кормы к ним держит речь,
Чуть я взглянул при имени своем,
Здесь поневоле вписанном в страницы,
Средь ангельского празднества — стояла,
Ко мне чрез реку обратясь лицом.
Окружено Минервиной листвой,997
Ее открыто видеть не давало,
Она промолвила, храня обличье
Того, кто гнев удерживает свой:
Как соизволил ты взойти сюда,998
Где обитают счастье и величье?'
Себя увидел, то, не молвив слова,
К траве отвел их, не стерпев стыда.
Как мне она казалась в гневе том:
Горька любовь, когда она сурова.
Запели: «In te, Domine, speravi»,999
На «pedes meos» завершив псалом.
Когда, славонским ветром остужен,
Хребет Италии сжат в мерзлом сплаве,
Едва дохнет земля, где гибнут тени,1000
И кажется-то воск огнем спален, —
До песни тех, которые поют
Вослед созвучьям вековечных сеней;1001
Простить меня, усердней, чем словами:
«О госпожа, зачем так строг твой суд!», —
Стал влагой и дыханьем и, томясь,
Покинул грудь глазами и устами.
На колеснице, вняв моленья эти,
Так, речь начав, на них отозвалась:
Ни ночь, ни сон не затмевают вам
Неутомимой поступи столетий;
Сейчас стоит и слезы льет безгласно,
И скорбь да соразмерится делам.
Велящих семени дать должный плод,
Чему расположенье звезд причастно,
Чья дождевая туча так подъята,
Что до нее наш взор не досягнет,
Что мог свои дары, с теченьем дней,
Осуществить невиданно богато.