Едва с них спало бремя удивленья, —
Высокий дух дает ему отпор, —
Вновь начал тот, кто прежде говорил, —
Для лучшей смерти черплет наставленья!
Тем самым, чем когда-то Цезарь клики
«Царица» в день триумфа заслужил.930
Как ты слыхал, и совесть их язвит,
И в помощь пламени их стыд великий.
Но мы забыли о людском законе,
Спеша насытить страсть, как скот спешит,
Себе в позор, мы поминаем ту,
Что скотенела, лежа в скотском лоне.931
Назвать всех порознь мы бы не успели,
Да я на память и не перечту.
Уже свой грех я начал искупать,
Как те, что рано сердцем восскорбели'.
Во времена Ликурговой печали,
Таков был я, — не смея показать, —
Отцом и я, и лучшие меня,
Когда любовь так сладко воспевали.933
Я долго шел, в лицо его взирая,
Но подступить не мог из-за огня.
Пред ним заслуга мне милей всего,
Словами клятвы в этом заверяя.
Я сохранил столь светлый след, что Лета
Бессильна смыть иль омрачить его.
Скажи мне: чем я для тебя так мил,
Что речь твоя и взор полны привета?'
Пока продлится то, что ныне ново,936
Нетленна будет прелесть их чернил'.
Он пальцем указал среди огней)
Получше был ковач родного слова.
Всех прочих; для одних глупцов погудка,
Что Лимузинец939 перед ним славней.
И мненьем прочих каждый убежден,
Не слушая искусства и рассудка.
Из уст в уста единственно прославлен,
Покуда не был многими сражен.
Что ты волен к обители взойти,
К той, где Христос игуменом поставлен,
Все то, что нужно здешнему народу,
Который в грех уже нельзя ввести'.
Другим идущим, — он исчез в огне,
Подобно рыбе, уходящей в воду.
Сказав, что вряд ли я чье имя в мире
Так приютил бы в тайной глубине.
'Tan m'abellis vostre cortes deman,