Столь благодатно, что ему чужда
Услада уст и вкуса вожделенье,
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Затем что солнцем полуденный круг
Был сдан Тельцу, а ночью — Скорпиону;911
Но направляет к цели шаг упорный,
Когда ему помедлить недосуг,
Где ступеней стесненная гряда
Была как раз для одного просторной.
Поднимет к взлету и опустит снова,
Не смея оторваться от гнезда,
Тотчас же угасала речь моя,
И мой вопрос не претворялся в слово.
Сказал мне на ходу: 'Стреляй же смело,
Раз ты свой лук напряг до острия!'
'Как можно изнуряться, — я сказал, —
Там, где питать не требуется тело?'
Когда подверглась головня сожженью,
И минет горечь, — он мне отвечал. —
Движеньем вторят ваши зеркала,913
Ты жесткое принудишь к размягченью.
Вот Стаций здесь; и я к нему взываю,
Чтобы твоя болячка зажила'.
В твоем присутствии, — сказал поэт. —
Но отказать тебе я не дерзаю'.
Ты примешь в разуменье, сын мой милый,
То сказанному «как» прольется свет.
Вобрать не могут в жаждущую пасть,
Как лишнее, чего доесть нет силы,
Образовать собой все тело ваше,
Как в жилах кровь творит любую часть.
Не называть, впоследствии она
Сливается с чужой в природной чаше.
Та — покоряясь, эта — созидая,
Затем что в высшем месте914 рождена.
Она ее сгущает, сгусток свой,
Раз созданный, помалу оживляя.
Лишь тем отличной от души растенья,
Что та дошла, а этой — путь большой,
Как гриб морской, и нужные дает
Зачатым свойствам средства выраженья.
То, что в родящем сердце пребывало,
Где естество всю плоть предсоздает.
Не так легко, и здесь ты видишь тьму;
Мудрейшего, чем ты, она сбивала,
Душа с возможным разумом не слита,
Затем что нет вместилища ему.915