Высокий отскочил от убитого.
– Сейчас потечет, – проговорил он с брезгливой миной на лице.
Рябой бросил Аслана, тот упал на лежанку, рябой смотал кабель:
– Кабелем нехорошо. Скользкий. Веревка была бы лучше. А этот кабель еще и тянется.
– Разотри шею, – приказал высокий, – чтоб след был поменьше.
– Может, тюкнуть для верности по чайнику?
– Да брось ты! Он и сам сдох бы к вечеру. Ты что, не видишь? – Высокий перевернул труп на живот. – Гляди, даже не обделался! Вот это люди!
– Хороший был человек, жаль. – Рябой открыл дверь камеры. – Ну пошли?
Выходя, высокий с такой силой шарахнул за собой дверью, что с потолка и стен осыпались крошки штукатурки. А из-под ног Аслана скатилась на пол пустая миска из-под баланды.
От этого грохота Аслан вздрогнул, передернулся в судорогах и замер...
Придя в сознание, он сразу сообразил, что нужно прикинуться мертвым. Чтобы не стали добивать... Шансов на это никаких, но все-таки... Он прислушался – тишина!
Адская боль сковала все тело. Гортань была смята и едва-едва пропускала воздух. Аслан осторожно сглотнул – сквозь чудовищный взрыв боли удалось протолкнуться...
– Все равно... все кончено, – прошептал он, не в силах больше сдерживаться, и попробовал повернуться на бок.
Тишина...
– Что нужно сделать напоследок? – сказал Аслан, поджимая колени. – Что-то самое важное... Проститься?
По винтовой лестнице высокий и рябой спустились до загородки, громко потрясли решетку:
– Эй, стража! Отворяй ворота.
Усатый пожилой сержант, стараясь не глядеть в лица палачей, открыл им загородку и пропустил в коридор.
– Сержант, – сказал ему через плечо высокий, – минут через двадцать загляни к клиенту. Что-то он себя сегодня плохо чувствует. Жаловался на головную боль.
– Сердечная недостаточность, – пошутил рябой. – Ему сердечности не хватает.
Едва они скрылись в конце коридора, сержант, не дожидаясь положенных двадцати минут, пошел в камеру.
Скорчившись, на лежанке лежало неподвижное тело Аслана.
«Хоть он легонький, а надо вдвоем нести». Сержант подошел к нарам, наклонился...
И тут услышал тихий шепот:
– О, алла, бис-смил-ля... О, рахмат...
– Ты что, сынок, молишься? – поразился живучести мусульманина сержант. – Или ты уже там? А мне теперь что делать? Опять их звать? И снова-здорово... Нет уж... Два раза приканчивать не положено. Факт. Сорвалось – значит, Бог не велел. Значит, еще не время! Подожди немного. Если выживешь часок, я за тобой санитаров пришлю! Поедешь в больничку. Только держись! Я раньше не могу. А вот водички тебе я сейчас дам!
Аслан потерял сознание.
Очнулся он на постели, укрытый белой простыней. По прозрачным трубочкам из капельниц ему в вены поступала какая-то живительная прозрачная жидкость.
Он спал, спал, спал...
Кажется, на третий день сморщенный старик с соседней койки прошептал Аслану, когда тот очнулся на короткое время:
– Маляву передали... Тебе привет сам знаешь от кого. И еще... Из камеры тебе передачу прислали! Сигареты мы уже того... Тебе сейчас курить вредно. А жрачка ждет. Там и апельсины есть. Хочешь, я тебе почищу?
– Не надо. Ешьте все... Ничего не оставляйте. – Глаза у Аслана снова закрылись.
– Погоди, милок! – тормошил его сосед. – А что в камеру передать?
– Меня, меня передай! Обратно!
И Аслан снова провалился в сон.
Туда, где вечно будет позвякивать на сверкающих рельсах трамвай, катящийся по тенистой улице Красных Фронтовиков от главпочтамта до филармонии, подбирая на остановках аккуратненьких детишек с тяжелыми портфелями.
– Мы учимся во второй школе! – с гордостью говорят они попутчикам. – И выходим на следующей остановке.
– Не забудьте, дети, – поучает их седой ветеран, украшенный орденами и медалями, – выучить стихи о нашей великой Родине! О Ленине! И об Асланбеке Шерипове!
– Проснись, Асланбек! – грозно приказывает отец, вытирая руки о передник.
– Очнись, Аслан! – улыбается мама, приподнимаясь в гамаке.
Аслан открыл глаза и увидел над собой лицо молоденькой врачихи, которая внимательно разглядывала его зрачки.
– Молодой человек, вам нужно попробовать попить. – Она поднесла к его губам фиолетовую поилку. – Ну-ка...
Через неделю Аслан уже мог сидеть в постели. С удовольствием слушал веселые байки болящих соседей. И даже сам пытался что-то говорить.
По заискивающему и внимательному отношению к нему совершенно посторонних людей он понял, что тут все известно о происходившем в одиночке. Что все симпатии на его стороне. Что он выдержал. Перенес, пережил что-то ужасное, определяющее все дальнейшее. Что он прошел какой-то важный перевал в своей жизни.
В один из дней в больничной палате появился Гордеев.
– Здравствуй, Аслан, – просто сказал он и сел поближе к кровати. – Нам нужно поговорить. Прежде всего, меня интересует личность Бараева, – тихо сказал Гордеев.
– Об этом я подробно рассказывал в Чернокозове.
– Там расследовали вашу деятельность в группировке Бараева?
– Расследовали мою бездеятельность. Я там был переводчиком. И все.
– Заканчивайте ваш допрос! – подошла молоденькая врачиха. – Больному вредно волноваться.
В больнице Аслан еще несколько раз встречался с Гордеевым.
В конце концов, по ходатайству Гордеева, Аслана освободили под подписку. Вполне успешно все получилось.
– Лучше бы здесь остаться до завершения дела, – засомневался Аслан. – Мне же совсем некуда податься. И Марченко меня везде достанет.
– Поезжайте к Елене, – предложил Гордеев. – И не бойтесь никакого Марченко. Его арест – дело почти решенное... Во всяком случае, сейчас ему не до вас.
– Мне надо позвонить!
– Давно пора! – поддержал его Гордеев.
У дверей КПП Бутырского следственного изолятора многострадальный Аслан Магомадов впервые увидел своего подросшего сына!
– Ты такой взрослый! – Он сразу кинулся к мальчику, сел перед ним на корточки.
– Здравствуй, Аслан! – бросилась к ним Елена.
Так и получилось, что оба они нелепо сидели на корточках, обнявшись и плача от счастья, среди идущих по тротуару людей, смеющихся и удивляющихся, ругающихся и пугающихся.
– Аслан, Аслан, Аслан, – повторяла сквозь слезы Елена.
– Ты мой папа? – догадался черноволосый мальчик. – Мой настоящий папа?
– Самый настоящий! – Елена тесно прижалась к плечу Аслана.
22
Подали самолет. Мамед Бараев, оглядываясь на стюардессу, высокую вежливую девушку в синем костюме, ступил на борт в сопровождении трех особо приближенных людей – двух
