людям, так что решил пока сэкономить на такси, а поехать общественным транспортом. Еще неизвестно, сколько здесь придется проторчать.

От аэропорта я доехал до метро на специальном автобусе, который отправляется отсюда каждые пятнадцать минут. А дальше мне предстояло решить проблему – где остановиться. В принципе я не собирался зависать в Вашингтоне надолго, но кто знает, может, я все проверну в этот же вечер, а может, и дня через три. В результате я решил не снимать пока номер в гостинице – благо вещей у меня с собой фактически не было.

Я нашел ближайший телефонный узел и принялся обзванивать по справочнику все лучшие гостиницы города, где мог остановиться Бараев. На это у меня ушло минимум час. Наконец в гостинице «Шератон» мне дали положительный ответ. И даже соединили с его номером, но там никто не подошел к телефону.

Теперь предстояло самое трудное – убедить Бараева отдать документы. У меня даже вновь начал побаливать зуб, но я мысленно на него прикрикнул, и он успокоился.

Бараева я нашел в ресторане все того же отеля, где он веселился вовсю. Я нагло подошел к его столику и заявил, что у меня к нему важное и неотложное дело. Минут десять он упрямился, не желая завершать свое пиршество. Я, однако же, его переупрямил. С кислой физиономией он, в сопровождении свиты, направился к своему номеру. Там он заявил, что ему необходимо срочно помыть руки после жирной пищи, и оставил меня наедине с одним из своих охранников. Я с интересом разглядывал номер, в котором оказался. Надо сказать, он давал фору даже бараевской квартире в Москве. Но жить среди такого великолепия, пожалуй, не слишком уютно.

Наконец я дождался, когда Бараев закончит свой туалет и обратит внимание на меня. Спешить мне уже, собственно, было некуда – я знал, что смогу припереть Бараева к стенке в любой момент и он вынужден будет сделать то, что мне нужно. Потому я и не обижался, что он заставил меня так долго ждать. Хочет показать себя хозяином положения – что ж, пусть повыпендривается, недолго ему осталось. Я же был абсолютно спокоен. Потому и молчал, внимательно разглядывая бывшего полевого командира, а ныне представителя Министерства иностранных дел Ичкерии. Хотя на полевого командира он все-таки был похож гораздо больше.

Бараев, похоже, правильно оценил мое спокойствие и слегка занервничал. Впрочем, настолько слегка, что если бы я этого не ожидал, то и не заметил бы, пожалуй. Все-таки психология – великая наука. Почти такая же великая, как юриспруденция. Для непосвященного сплошная путаница на пустом месте, а стоит хоть немного вникнуть – и горизонты открываются, выражаясь современным русским языком, немереные.

Наконец полевой командир не выдержал. Позвал кого-то из своей свиты:

– Кофе нам принеси! – Взглянул на меня: – Может, желаете коньячку?

Я, разумеется, желал.

– «Реми Мартен» у вас есть? – может, и не слишком вежливо поинтересовался я.

– Должен быть. Зря вы изъявили желание уйти из ресторана – там бы и продолжили беседу, – обратился он ко мне вкрадчиво. – И «Реми Мартен» там есть безусловно.

– Я уже объяснил вам причины, по которым мы не могли там разговаривать, – сухо ответил я. – Это слишком конфиденциальные вещи. И это, между прочим, скорее в ваших интересах, чем в моих.

– Я и без вас знаю свои интересы, – вдруг разозлился Бараев. От его напускной вежливости и вкрадчивости не осталось и следа. – И мне пока отлично удавалось их блюсти.

Разозлился – это хорошо. Значит, точно нервничает.

– Давайте выкладывайте, что там у вас. Вы и так уже испортили мне вечер.

– Исключительно из желания не испортить вам весь завтрашний день, – ухмыльнулся я. Я вел себя нагло и развязно – даже сам себе удивлялся. Но, похоже, взял правильный тон, – во всяком случае, Бараев насторожился.

В это время принесли кофе.

– Что вы имеете в виду? – спросил бывший полевой командир, как только мы вновь остались одни.

– Послушайте, – сказал я нетерпеливо, – что вы все прикидываетесь? Вы отлично знаете, кто я такой и зачем к вам пришел. Официальное лицо вы будете изображать из себя завтра, на приеме в Госдепартаменте. Там сможете разговаривать светским тоном сколько вам заблагорассудится. В конце концов, мне надоело смотреть, как все вы – начиная с Ковалева и Марченко – строите из себя невинных младенцев, агнцев Божьих. Как будто все вы здесь ни при чем, трудитесь на благо Отечества и жизнь и честь свою готовы ради него положить. Вот уж не знаю, у чьих ног вы сложили свою честь...

– Хватит! – оборвал мою обличительную тираду Бараев. – Уймите ваше словесное недержание.

Я, впрочем, и сам уже чувствовал, что гоню околесицу, но остановиться никак не мог. Бывает со мной такое, к счастью, редко.

– Объясните наконец толком, что вам от меня нужно. Я, может, и знаю, кто вы такой, но мысли читать еще не научился.

– Ну хорошо, – сказал я, развалясь на диване. – Раз уж вы такой недогадливый, я объясню. Только странно, почему вы догадались стащить у меня документы, а вот вернуть их никак не догадываетесь. Воровать нехорошо. – Я встал, подошел к креслу, где сидел Бараев, и еще раз повторил: – Нехорошо воровать, – я даже погрозил пальцем возле его носа. Я понимал, что зарываюсь, но кожей чувствовал свою абсолютную безопасность и неприкосновенность. – Еще нехорошо убивать. Нехорошо лгать, – продолжал я читать нотации. Бараев взмок от напряжения. – Все это смертные грехи. Хоть вы и не христианин, но думаю, у вас в Коране тоже имеется что-то вроде этого. А особенно нехорошо лгать в Госдепартаменте США. В России это, может, и сойдет вам с рук, к сожалению. Но в свободной Американской стране уже вряд ли.

– Что вам от меня нужно? – холодно спросил опять Бараев.