Крепко сжимая папку в руках, я поймал такси и поехал в аэропорт. Больше дел в Вашингтоне у меня не было. Дело Аслана Магомадова можно считать законченным.
Эпилог
С раннего утра, собравшись, как на парад, Мамед сперва вышел прогуляться, с тем чтобы к назначенному времени быть у Госдепартамента. Осмотрел издалека Капитолий, похожий на белую черепаху, прошелся мимо Белого дома – на лужайке перед ним прыгали белки, заборчик был невысок, прохожие подходили вплотную и смотрели – никто их не прогонял. Мамед только подивился, как слабо охраняется главное здание в государстве. Хотя, наверное, лужайка-то все же под прицелом... Демократия, одним словом. Народная вольница.
Хрустел под ногами гравий, было очень чисто. Прогуливались полисмены – наблюдали за порядком. Вроде наших постовых... Люди, попадавшиеся Мамеду и его телохранителям навстречу, были одеты пестро и свободно – казалось, их не стесняли ни лишние килограммы, ни кривые ноги, ни большие животы.
Прогулочным шагом подошли они к зданию Госдепартамента – большому, из белого камня, как и практически все в этом городе. Мамед поправил костюм, пригладил волосы, строго взглянул через плечо на телохранителей – достойно ли они выглядят.
– Главное, – сказал он, – чтобы они не думали, будто мы им чем-то обязаны. Помните – мы здесь главные, и мы пришли, чтобы взять от них все, что нам нужно.
Сказав эту краткую напутственную речь, Мамед бодрым шагом двинулся к зданию. Однако на входе их остановил охранник – тоже, кстати, негр, здоровенный, и бегло заговорил по-английски. Мамед напряг память и извлек из себя несколько оставшихся после института фраз:
– Мне назначена встреча с главой Госдепартамента... Я официальный представитель Ичкерии, Мамед Бараев, посол, вы понимете? Куда мне пройти?
Охранник подумал, сказал:
– О‘кей.
И попросил подождать внизу. Он звонил по телефону, куда-то ходил, говорил вполголоса с другими охранниками, стреляя глазами в сторону Бараева, и наконец, сообщил:
– Я очень сожалею, господин Бараев, но господин глава департамента Уиллис не может вас принять.
– То есть как? – не понял еще Бараев, но на скулах у него проступили два красных пятна – ни разу еще за всю свою долгую и славную жизнь полевой командир не оказывался в положении просителя, да еще на виду у собственных подчиненных.
– Я сожалею, – повторил негр и сделал рукой такой жест, словно собирался взять Бараева за плечо и вытолкать на улицу, – встреча отменена; вам нельзя здесь находиться, пожалуйста... Покиньте помещение.
Кипя от унижения, Бараев, пошатываясь, вышел на улицу и рванул тесный воротничок рубашки, мешающий ему дышать. Бешеными глазами он обвел своих подчиненных – не смеется ли кто, – но лица их были, как обычно, тупы и равнодушны. Немного успокоившись, Бараев широкими шагами пошел по улице, на ходу стаскивая с себя дурацкий фрак, бросил его на землю, Ахмат поднял, не зная, что делать, и понес за ним.
– Брось, – сказал ему, повернувшись, Мамед. Ясно одно: он стал жертвой провокации, политической интриги... Что все это значит – он еще не понимал, вернее, не хотел понимать. Ему казалось, что он может еще что-то предпринять и вот-вот ему принесут извинения и все пойдет по плану. И тут вдруг Мамед у дороги увидел киоск с газетами и в газетах – свое лицо, свою давнюю фотографию, еще когда он был полевым командиром, неизвестно, кем и как сделанную, – знал бы, зарезал... А рядом – фотографию себя нынешнего, облеченного властью и достоинством.
Не веря своим глазам, Мамед шагнул к киоску и купил газету. «Убийца – депутат», гласили сенсационные заголовки, «Московский адвокат раскрывает дело...», «Москва требует выдачи палача», «Интерпол идет по следу»... Сдал, сволочь, подумал Бараев с удивлением, вот гад, если выберусь из этой передряги – горло перегрызу!
На плечо Бараеву легла чья-то рука. Оглянувшись, он увидел глядящего на него полицейского.
– Мистер Бараве? – спросил тот, коверкая фамилию. – Вы арестованы.
Телохранители отступали, лелея надежду затеряться в толпе. И тут Мамеду кровь ударила в голову, это было их знаменитое, родовое, священная ярость воина Аллаха... Придя в себя, он увидел полицейского на земле в луже крови, себя – убегающим с оружием в руках, которое он, собственно, и отнял у поверженного врага. Хотел было, убегая, шмальнуть в предателей, особенно в Джамиля, но передумал – некогда, и патроны жалко. В схватке с иноземным блюстителем порядка Мамед получил небольшое ранение – так, пустяк, царапина на шее, но она кровоточила, и из-за нее он мог быть заметен на улице.
И началась погоня. Не сразу: немного еще дали ему погулять, словно забавляясь, отпустили на длинный поводок... Самая забавная игра, которая горячит и разгоняет кровь, – человеческая охота; в былые времена Мамед сам с удовольствием принимал в ней участие, но всегда в качестве охотника, а не жертвы. Что ж, попробовать в этой жизни нужно все...
С утра в полиции в Вашингтоне царила суматоха. Ознакомившись с доказательствами, предъявленными Москвой, сотрудники Интерпола связались с местной полицией, дав наводку на Мамеда Бараева. Сами они, конечно, не имели права действовать в суверенной стране – но глава полиции решил, что правильнее будет помочь Москве арестовать преступника, тем более что за ним числились тяжелые преступления против человечности. В данной ситуации и Госдепартамент США попадал в глупое положение – так как они сами пригласили к себе преступника. И так свободная пресса подняла шум... Если же Америка не могла бы его выдать... Короче, действовать приходилось быстро и оперативно, открещиваясь от своего участия в делах Чечни и полностью свалив все на бесчестность Бараева, обманувшего доверчивых политиков.
Однако для организации облавы нужно было некоторое время. В отеле Бараев с утра отсутствовал, потому требовалось стянуть силы полиции вокруг района Госдепартамента. Пока же фотография Бараева была разослана патрульным. Но к тому времени, когда наряд был стянут к зданию, Бараев уже успел уйти – трусливые политиканы даже не пустили его внутрь, хотя могли бы помочь в задержании... Умыли, видите ли, руки. Более того, Бараев ранил сотрудника полиции и был теперь вооружен... Пахло немыслимым скандалом. Преступника необходимо было брать, причем не обязательно живым – даже наоборот, при малейшем сопротивлении гораздо проще было его пристрелить – и тем считать инцидент исчерпанным.
Жертвы всегда делают одну ошибку – они начинают метаться. Надо взять себя в руки и действовать хладнокровно. Мамед свернул бегом в переулок, домчался до безлюдного тупичка, а потом вышел спокойной походкой, спрятав ствол в штаны, и нырнул в первый попавшийся большой супермаркет. Прохаживаясь там, он дошел до противоположного выхода, а заодно подумал. Прежде всего – транспорт. Не на своих же двоих от них удирать...
Прямо на стоянке Мамед машину брать не стал – охранник присматривал, – а пошел искать вдоль по улице. Вот какая-то дамочка оставила свою машину ненадолго – зашла в аптеку. Мамед разбил боковое стекло, зубами зачистил провода – и через минуту уже несся по трассе, пытаясь приноровиться к автомобилю и местным правилам.
Вот что было плохо – играть приходилось на территории противника, его фигурами. Он же ничего тут, будь проклят этот город, не знает!
Стараясь ничего не нарушить, он ехал по незнакомым улицам, сворачивал, перестраивался из ряда в ряд... И тут была ему дарована последняя милость Аллаха – впереди замаячил выезд из города. Добраться до аэропорта, прикидывал Мамед, угнать самолет? Но тут взвыла сирена, и полицейский, выйдя из машины, стоящей у обочины, замахал в его сторону палочкой: мол, документы давай! Прямо как на дорогах Подмосковья...
Мамед взглянул, сколько у барышни бензина, – выходило, что немного. Полицейский подошел к машине, наклонился к открытому окну, что-то сказал, но тут Мамед, схватив его за горло, молниеносно распахнул дверцу и упер ему в бок дуло пистолета так быстро, что тот не успел среагировать. Мамед повел его к полицейской машине, и тот, повинуясь движению пистолета, сел за руль, косясь на Бараева.
– Давай, – сказал он, – поезжай!
Полицейский завел машину и осторожно двинулся с места, поглядывая на Бараева. Мамед размышлял.
