– Вернулся, – ответил я. – Как твои родственники?
– Потом, – отмахнулась Юлия, погрустнев еще больше. – Я так и знала, что тебя здесь нужно будет искать...
В это время в комнату зашел Перелейко, который выглядел, кажется, еще более усталым, чем вчера.
– А, – безрадостно сказал он, протягивая руку в знак приветствия, – это вы... Я уже в курсе, что с вами вчера приключилось, можете не рассказывать. Вы просто счастливчик, в рубашке родились. Так чем могу быть полезен? – без всякой паузы спросил он, так и не дав мне вставить ни слова.
– Видите ли, – начал я, соображая, как проще объяснить ему свою новую проблему, как он вновь перебил меня:
– Только давайте скорее, у меня есть только десять минут.
Я не обиделся на подобную невежливость – и без того было видно, что Перелейко человек крайне занятой.
– Посоветуйте, где можно найти протоколы допросов шариатского суда? – спросил я уже безо всяких вступлений.
– Ну вы скажете, молодой человек... – Перелейко покачал головой. – Это же просто полевой суд, типа трибунала. Процессы чаще совсем не документируются. Самая обычная вещь – просто расстрелять безо всяких допросов, но под прикрытием законов шариата. Впрочем, вы, конечно, можете попробовать... – Он вырвал из блокнота клок бумаги и, склонившись над столом, что-то там написал. – Вот адрес, возможно, уцелели какие-то документы.
Я поблагодарил Перелейко за содействие, и мы распрощались.
– Ну так и что у тебя? – спросил я Юлию уже на улице.
– Ничего хорошего, – вздохнула она. – Все погибли – и тетя, и дядя. Во время наступления федеральных войск. – Она помолчала. – Они меня так любили, в гости все время звали, когда еще войны не было. А я им даже не писала почти...
От одноэтажного здания, адрес которого написал на бумажке Перелейко и найти которое оказалось делом довольно сложным, остались в основном только обгорелые стены и прохудившаяся крыша. Впрочем, внутри, как ни странно, уцелели большие железные шкафы с бумагами, – видно, местному населению оказалось не под силу вынести их отсюда.
– Да, – сказала Юлия, обозрев эти необъятные хранилища, – если здесь и можно что-то найти, то на это уйдет по меньшей мере месяц.
– Надеюсь, что меньше, – только и оставалось сказать мне, в то время как мысленно я поблагодарил высшие силы, что мне хотя бы помогает Юлия.
Мы рылись в оставшихся бумагах до самого вечера, не осилив и десятой части того, что там было.
– Может, заночуем прямо здесь, – предложила Юлия, когда уже стало так темно, что дальнейшие поиски были просто бессмысленны. Надо сказать, что такая мысль уже приходила мне в голову. Видно, все- таки придется в этот раз влезть в шкуру бомжа. Я взглянул на часы и понял, что этого не избежать – на дворе уже был комендантский час.
Юлия тем временем бродила по разным комнатам здания, – видно, надеясь найти мебель, пригодную для ночлега. В животе у меня неприятно бурлило, и я вспомнил, что сегодня не ел ничего, кроме скудного завтрака, которым меня угостила жена Ахмеда.
– Эй! – раздался вдруг голос Юлии откуда-то издалека. – Иди сюда!
– Что там? – Я поспешил к ней.
Она сидела перед большим выдвинутым ящиком, забитым видеокассетами.
– Да тут у них целый архив! Видеопрокат можно открывать.
Кассеты были рассортированы по датам. Я полез в чернокозовские документы и нашел число, когда, по утверждениям Магомадова, его судил шариат. К счастью, мы нашли пленку, датированную тем же числом. Осталось только проверить, что именно на ней записано, но это уже только завтра...
Назавтра, несмотря на крайне неприспособленное для здорового сна помещение, я проснулся бодрым и полным надежд и даже что-то мычал себе под нос. Юлия же, напротив, погрустнела еще больше. Но на мои расспросы упорно отнекивалась.
Я очень рассчитывал на то, что на кассетах обнаружатся нужные мне доказательства: при мысли о дальнейших поисках среди бумаг мне становилось не по себе. Обращаться к Перелейко по поводу видеомагнитофона очень не хотелось – я и так отнял у него достаточно времени. Что же делать? Тут я вспомнил, что видел в доме у Ахмеда телевизор.
Хотя самого Ахмеда дома не было, нам открыла его жена. Она даже, кажется, не очень удивилась моей просьбе посмотреть кассету. Увела детей в другую комнату, как только я предупредил, что это совсем не для их глаз, и тактично вышла сама.
Я не стану описывать всего, что там было. Хоть мы и поставили кассету в режиме быстрого просмотра, вскоре Юлия тоже вышла из комнаты, не в состоянии всего этого видеть. Расстрелы сменялись пытками и телесными наказаниями. Уже ближе к концу, когда я почти потерял надежду, на пленке мелькнуло лицо Магомадова. Я остановил перемотку и поставил на воспроизведение с нормальной скоростью. Магомадова осудили на триста ударов палками за укрывание детей иноверцев – примерно так звучал приговор. Я выключил видеомагнитофон, достал кассету и вышел из комнаты. Пора было возвращаться домой.
17
За Асланом пришли в камеру. Аслан с трудом встал, заложил руки за спину, и охранник защелкнул на них браслеты. Аслан вздохнул. Видимо, опять будут издеваться. А что? Поели, пообедали, теперь скучают – так сказать, хлеба и зрелищ... Тело болело, нижняя губа распухла. Время для допроса вроде бы было неподходящее – но кто их там разберет... Может, это, так сказать, неофициально, личные инициативы. Охранник провел Аслана по коридорам, позвякивая ключами, открыл дверь одной из одиночных камер – неужели переводят? И втолкнул Аслана внутрь, не позаботившись снять наручники.
Аслан, приморгавшись, разглядел в полутьме камеры сидящую на койке фигуру: Мамед Бараев собственной персоной. Аслан застыл от неожиданности на месте. За плечами Мамеда стояли еще двое, как статуи, и не мигая смотрели на Аслана. Ждали приказаний, им достаточно было малейшего жеста Бараева, чтобы приступить к решительным действиям. Ведь боевики, подумал Аслан, живут по тем же законам, что и уголовники. Такие же волки и вожаку подчиняются беспрекословно; а если две сильные личности в банде – они либо взаимно уничтожают друг друга, либо тот, кто сильнее, уходит и уводит за собой основной костяк, а второму остается формировать банду заново... Как тут, так и в тюрьме, выживает сильнейший... Сильнейшим Аслан не был. Опять бить будут, подумал он и поежился. Однако Бараев, судя по всему, был настроен на мирные переговоры.
– Ну здравствуй, Аслан, – сказал Мамед Бараев, прервав долгое молчание, погладив подбородок. – Вот и встретились...
– Поздоровайся, – лаконично посоветовал Аслану один из телохранителей.
– Добрый день, – кашлянув, сказал Аслан. Прошлую ночь он сильно кашлял – видимо, ему повредили легкие...
– Ты чего кашляешь? Нездоров? – неторопливо продолжил беседу Мамед.
– Не жалуюсь, – хмуро пожал плечами Аслан. Что он, в самом деле, как школьник...
– Вот и молодец. Зачем мужчине жаловаться? Не надо... Садись. – Царственным жестом Мамед указал на стул. Аслан сел.
...Он даже не удивился, что Бараев проник в самое сердце тюрьмы и расположился тут как у себя дома. Все становилось на свои места – и внезапный арест, и странные разговоры, которые вели с ним оперы. Вот, оказывается, откуда ветер дует... Но почему он в Москве? И как он сумел пробраться сюда, в Бутырки? Неужели у него есть выход на местное начальство? Хотя сильные мира сего всегда найдут какие- то общие интересы... Пребывание в камере, побои и общая атмосфера сделали свое дело – Аслан воспринимал реальность равнодушно и с трудом. Так же было и во время его плена в отряде боевиков – тупое равнодушие животного и вместе с тем бесконечное терпение, воля, диктуемая самим организмом, – все перенести и выжить. Рано или поздно, подсказывал здравый смысл, все это закончится – и твоя жизнь тебе еще на что-то понадобится.
Не ожидал Аслан вновь увидеть этого человека. Некоторые вещи предпочитаешь забыть, потому что
