Подъезжая к дому на Неглинной, в котором располагалась «Глория», Агеев издалека заметил, что сквозь окна в их цокольном этаже, сквозь опущенные жалюзи пробивается свет. Странно, час вроде бы уже поздний, каких-то торжеств не должно было быть, иначе бы Филипп знал об этом: как это, пьянка – и без него! Может, Макс, бородатый компьютерщик, практически живущий в офисе, в специально оборудованной комнате с компьютерами, решил устроить себе личный праздник? Так все равно было бы известно. В общем, странно это, очень странно, как пела симпатичная грузинка в музыкальном кино.
Батюшки, едва не воскликнул он, подъехав к подъезду ближе. На огороженной стоянке, принадлежащей также агентству, стояло несколько автомобилей. Так, ну машины своих друзей-сыщиков Филипп узнал сразу. Значит, и хозяева транспорта тоже здесь. Между оперативными «девятками» затесалась черная «Волга» с пятью семерками на номере – это Вячеслава Ивановича. На серебристом джипе «лексус» приехал Турецкий. И Денисов «форд-маверик» – тоже на месте. Значит, полный сбор? А почему тогда его, Филю, не проинформировали? Безобразие! Стоит уйти к бабе – и никакого порядка!
Он уже решил было высказать друзьям все, что о них думает, но, открывая своим ключом дверь в офис, вдруг понял, что они-то как раз и не виноваты. Они ведь знали, что он поехал к мадам Ершовой, чтобы сообщить ей о выполнении заказа. Ну и получить окончательный расчет. Эта поездка у него уже не первая, а чем они обычно кончаются, обсуждать не надо, ибо это давно стало предметом шуток. Может, ребята решили, что ситуация у него снова сложится, как в старом советском анекдоте? Там муж говорит жене: «Пойду на партсобрание, наверное, там и заночую». Нет, все равно нехорошо. Предупреждать надо...
Его появление встретили веселыми восклицаниями. Мол, его сегодня не ждали, и вот такая, понимаешь, неожиданная радость! Сквозь другие, вполне безобидные шутки пробилась ехидная реплика Щербака:
– Что, старина, неужто уже отлучили? Так и не справился?
И она вызвала взрыв хохота. А Филя решил ничего не выдумывать, ибо правда всегда выше и прекраснее любой самой изощренной выдумки. И он, придав своей физиономии искренне огорченный вид, скорбным голосом ответил:
– Там, ребята, у меня такой конкурент объявился, что я счел за лучшее немедленно смыться.
– Это кто ж такой посмел тебя обойти? – прогудел басом Демидыч и стал наливать водку в чистый стакан – для друга Фили.
– Не поверите, сам Брус. Он меня, кстати, на работу к себе приглашает. Вот подумать дал до завтра, до девяти утра. Пару тысяч для начала кладет. Андреич, – он повернулся к Денису, – как считаешь, соглашаться? У тебя ж вечно с зарплатой проблемы. А так я буду у него зарабатывать и вам, сюда, помаленьку подкидывать, а?
– Хорошая идея! – подхватил Голованов. – А ты про меня ему ничего не говорил? Филя, я тоже хочу!
– Не успел, – удрученно покачал головой Филя, – он уже поддатый приехал, ну я сразу понял – мадам оприходовать. Очень сильная личность. Физически. Но я сильней, чем и завоевал его расположение. Завтра утрясать отношения зовет. Как?
Денис сказал, улыбаясь и показывая на стакан в руке Демидыча:
– Принимай награду за очередной свой подвиг и присаживайся к столу. Но мы здесь по другой причине, просто тебя отвлекать не хотели. А ты оказался как раз вовремя.
– Появились новые соображения? – забирая стакан, спросил Филипп.
– Появились, – ответил Турецкий. Он один не хохотал, а просто улыбался, и то как-то нехотя, через силу, чтоб другим не портить настроения.
– У меня тоже кое-что новенькое, – многозначительно сказал Филя и выпил водку. – Я так понимаю, штрафная?
– Ага, и последняя, – успокоил его Грязнов-старший. – Так, Саня, продолжай, пожалуйста...
– А я вот теперь и не знаю, стоит ли мне развивать дальше свою идею? Может, у Филиппа есть именно то, чего мне недостает? Ты не хочешь, Филя?
– Сан Борисыч, да для вас! Я вот что скажу. Мадам не то чтобы проговорилась, она за собой четко следит, но из этих ее фигли-мигли, трали-вали я понял, что заказ на адвоката Штамо – это ее собственная инициатива. И она в какой-то момент даже испугалась, что Брус узнает об этом. Там же вещдоки на столе лежали, которые я так, аккуратненько, убрал обратно, в свой карман. Я даже немножко акцентировал этот момент, а у нее, по-моему, пот на лбу выступил. Ну а Брус – он был уже под этим делом, – Филя щелкнул себя по кадыку, – поэтому то ли не заметил, то ли не придал значения. О другом думал. Отсюда я могу сделать вывод, что взятка – личная инициатива самой Ершовой. И никто, может, за исключением какого-то типа из Генеральной прокуратуры, – он отвесил изысканный поклон Турецкому, – не в курсе. То есть, другими словами, она всем лжет! Я догадываюсь, где она и деньги хранит. И если бы Штамо не был полным болваном...
– А у тебя есть еще сомнения? – усмехнулся Турецкий.
– Боюсь, что нет.
– И зря. Ты, Филя упустил одну маленькую деталь, – Александр Борисович поднял палец, привлекая внимание к своим словам. – Вернее, ты и не мог о ней знать. Это запись в его показаниях. Вслух мы с ним об этом не говорили. Он просто позже добавил, когда читал расшифровку своих показаний. Так вот, твоя догадка абсолютно верна. Ты ведь как поставил вопрос? Если бы не был, да? А он и не был. И записал номера купюр. Не все, но из каждой партии, которую ей передавал, а передавал трижды, выбирал по десятку примерно. Так что ты – молодец. И знаешь, где хранит?
– В собственной квартире. Кстати, те пять тысяч, что она мне вручила в качестве аванса, надо немедленно проверить по записям Штамо.
– Надо, конечно, – кивнул Турецкий, – но сразу это сделать не удастся, он-то в Питере, а записи его здесь, в Москве, их еще отыскать нужно. Однако сам по себе факт – примечательный. Извини, я тебя перебил, что еще?
– А еще? Это, правда, уже не факт, но у меня сложилось ощущение, что дни Гуся сочтены.
– Это почему? – подал голос Вячеслав Иванович.
– Интуиция. – Филя развел руками. – Да и Нина... Георгиевна постоянно повторяла: «С этим делом пора радикально кончать!»
– А почему ты полагаешь, что речь именно о Гусеве?
– Но ведь радикальное окончание любого дела предусматривает совершенно определенные, конкретные действия. Нож, пуля, удавка. Ну пулю отставим, а вот нож или удавка – самое что ни на есть удобное средство для радикального решения вопроса. Разве не так?
– Смотри-ка, – хмыкнул Турецкий, – а ведь ты у нас большой философ!
– А то! Могем рубанить, фуганить и доски хорохорить, окромя часов и лестницы, потому что в лестнице долбежу много, а в часы топор не идеть! Во!
– Заговорил! – засмеялся Щербак. – А он прав, Сан Борисыч! Насчет радикального решения.
– Я тоже так думаю, мужики. – Турецкий поджал губы. – Возможно, они нащупали еще какой-нибудь способ завершения этого ограбления, и потому Гусев им попросту больше не нужен. У тебя все, Филя?
– Почти, осталось кое-что по ходу дела.
– Ладно, тогда я вернусь к своей мысли... Итак, я был у Кости. Меня интересовал лишь один вопрос: что с заявлением Гусева? Нет, ребятки, вы знаете мое давнее уважительное отношение к Меркулову. Тут недомолвок или подвохов быть не может. Так вот, с заявлением – ни-че-го. Зам генерального прокурора «думают». Я – с другого бока. А что, спрашиваю, у нас слышно с тем куратором, на которого ссылаются все, кому не лень? Кто осуществляет контроль в порядке надзора? Костя изобразил жестом, что он не в курсе, что уже странно. Ребята, это я вам не для того рассказываю, чтобы подорвать ваше уважение к Константину Дмитриевичу. Я хочу обрисовать объективную ситуацию, в которой мы оказались... Впрочем, не буду тянуть, Костю я все-таки расколол. Он нехотя сознался, что имел разговор с генеральным. Не походя, а как бы капитально. И тот сказал ему следующее: «Костя, в смысле – Константин Дмитриевич, давайте мы с вами не будем лезть в это дело. Возбуждено оно межрайонной прокуратурой, расследуется Следственным комитетом, МВД на ушах стоит, не надо им мешать разбираться, наконец, в своем собственном хозяйстве. Костя поинтересовался, кто от нас осуществляет контроль за расследованием в порядке надзора? „Ой, да поручили это дело Вакуле, – отмахнулся генеральный, – но вы и сами знаете его таланты...“
– Значит, все-таки есть! – огорченно крякнул Грязнов-старший.