начать усиленно и страстно уважать! И чем крепче и чаще, тем, извините, лучше! А что «спасаемая дама» наверняка пожелает проявить чисто женскую – какую же еще! – благодарность, причем по самому высокому счету, об этом Филя узнал все от того же Вячеслава Ивановича, а тот, соответственно, из своих источников. Значит, требовалось только создать максимально правдивые, естественные условия для выполнения ответственного задания. Оставляя при этом отдельные аспекты морали и этики в стороне, ибо настойчивое добывание истины иной раз заставляет исполнителя относиться к вышеуказанным общечеловеческим понятиям с некоторой снисходительностью.

Чтобы в дальнейшем не ошибиться и не спутать нужный объект с посторонней женщиной, Агеев с Демидовым подъехали к Следственному комитету МВД и подождали, пока дама выйдет. Наконец, сидевший с ними в машине Вадим Райский показал на невысокую, крашеную блондинку, крупную в плечах и бедрах, но с узкой талией. Она немного косолапо шла от дверей к закрытой автостоянке на таких высоких фигурных каблуках, что ее явно коротковатые ноги с рельефными, как у бывшей спортсменки, икрами, в общем-то, представлялись даже по-своему стройными. А кривизна – ну что ж, может, она в юности конным спортом занималась.

Позже, когда они высадили Райского и остались вдвоем, чтобы приступить к операции, Демидыч скептически заметил:

– Филя, ты только не надорвись, говорю как профессионал профессионалу. Ну а что касается портрета лица, то...

– То что? – мрачно спросил Филипп. – Оно в данном случае не показатель. Ну, скажем, ничего особо выдающегося. А фигура – так даже вполне ничего.

– Ты ведь знаешь великую истину, что искусство требует жертв? – успокаивал Демидыч. – А в нашем деле жертвы не всегда оправдывают затраченные усилия. Но мы идем на них, как все остальные бойцы невидимого фронта!

– Чего это тебя на трибуну потянуло? Вроде повода нет, – уныло заметил Агеев.

– Я к тому, Филя, что женщины подобного типа, по моему глубокому убеждению, никогда не доверяют своему первому впечатлению. Поэтому и про любовь с первого взгляда можешь сразу забыть. Ты ж не рискнешь заявить ей, что она – красавица, а ты всю жизнь только и мечтал о такой, как она, любовнице? Не рискнешь, ибо она не поверит ни единому твоему слову. И, больше того, немедленно насторожится, и тогда тебе там больше делать нечего. На твоей мякине ее не проведешь. Да и, судя по информации, тертая баба. К чему я говорю? А к тому, Филя, что подъехать к ней ты сможешь только в том случае, если она будет в полнейшем шоке, а твой внешний вид недвусмысленно продемонстрирует ей твою истинную героическую сущность. И что из этого следует? Догадываешься, нет? Это значит, что мне придется поработать с тобой, Филя, без всякого снисхождения. На совесть. Иначе никакого доверия.

– Ну ты все-таки не очень... – помолчав, пробурчал Филипп. – Мне ж с людьми встречаться. Ну, грим там, пластырь – это еще ладно, боевые шрамы украшают, шрамы, Демидыч, а не следы мордобоя, усекаешь разницу?

– Ох, – вздохнул Владимир, – вечно с тобой сложности... Попробую...

Дальнейшие события развивались практически в соответствии с составленным заранее планом.

«Гелендваген» Нины Георгиевны Ершовой нырнул под квадратную арку во внутренний двор, лихо подкатил к дверям подъезда «сталинки» на Кутузовском проспекте, в котором она с недавних пор проживала. Там автомобиль развернулся и сдал на стоянку, возле низкой оградки, окружающей древонасаждения и кустарники. Нина Георгиевна, совершившая вечернюю пробежку по магазинам, типичную для одиноких женщин, устало выбралась из машины, забрала с соседнего сиденья несколько тяжелых пакетов со всякой всячиной и, активизировав сигнализацию, вразвалочку, словно утка, направилась к своему подъезду. Нести покупки было неудобно.

Филя наблюдал за ее действиями, сидя на подостланной газете, на ступеньках небольшого крыльца. При ее приближении он поднялся и учтиво поклонился.

– Я не ошибаюсь, вы – Нина Георгиевна? – спросил он, и в глазах его засверкали чертики, которые вполне могли сойти за откровенное восхищение женщиной.

– Да, – сразу нахмурилась она и стала совсем некрасивой. – А что вам надо? Вы – кто?

– Извините, не представился, – улыбаясь, произнес он, – я был уверен, что Вадим нашел возможность сказать вам обо мне. Зовут меня Валера. Валерий Разин к вашим услугам, если желаете. Давайте, я помогу вам донести. – И он протянул руки к ее пакетам.

– Ничего не понимаю, – сухо ответила она, отстраняясь. – Почему я должна что-то знать о вас? И при чем здесь какой-то Вадим? Он – кто?

– Я совсем сдвинулся, увидев вас, – рассмеялся Филя. – Вадим Райский, адвокат. А я его – ну как сказать? – «личка». Охраняю то есть.

– Разве он нуждается в охране? – Филя увидел, что она вспомнила, о ком речь. – А вы-то что здесь делаете? Решили и меня тоже поохранять? Нет необходимости. Благодарю вас. А Вадиму Андреевичу – да? – передайте, чтоб он не делал глупостей. Тогда и нужда в охране у него отпадет. Всего хорошего, молодой человек.

«Нахалка, – беззлобно подумал Филя, – это я-то молодой? А впрочем, ей это в будущем, возможно, и зачтется...»

– Вы меня, извините, Нина Георгиевна, не поняли. Или я так бестолково пытаюсь объяснить. Постойте еще минуточку, я постараюсь уложиться. Вадим просто боится сейчас выходить на вас.

– Да? Странно! И с чего бы это? – Она не верила ни одному его слову – и это было весьма заметно.

«Ах ты моя надменная!..» – подумал Агеев, а сам продолжал:

– После вчерашней встречи с вами, у Игоря Петровича, – Филя понизил голос почти до свистящего шепота, – у Вадима и в консультации, и дома раздалось несколько неприятных и тревожных для него телефонных звонков. Мы сейчас проверяем, но трудно определить, поскольку разговора, как такового, практически не было. Одни угрозы.

– Какие? – Ершова поставила наконец на землю свои пакеты, и в одном из них предательски звякнуло стекло. «Наверняка не „боржоми“, – подумал Филя, – это хорошо, может пригодиться».

– Ну ему сказали, типа того, что если влезешь в дело и отодвинешь Гордеева – вы знаете, о ком речь...

Она кивнула – уже с интересом, хотя по-прежнему с недоверием.

– Так вот, откажись, мол, пока не поздно. Причем сказано было в резкой и безапелляционной форме. Он даже подумал, что за ним проследили, когда он ехал на Старую Басманную, понимаете? – Филипп говорил уверенно, поскольку обладал полной информацией, почерпнутой из исповеди Райского, которую ему передал Денис. – Ну и, возможно, сделали определенные выводы. Естественно, пришлось думать и ему – угрозы были нешуточные. Нет, он просил передать вам, что от вашего с ним договора он не отказывается и работать будет. Гордеев, конечно, не простой орешек, но физическое его состояние сейчас таково, что он просто вынужден будет принять предложение Вадима о помощи. Тот же, как известно, вначале и сам предполагал привлечь себе в помощники Райского, так что ничего странного не произойдет. Вот, собственно, это он и просил меня вам передать. А теперь, – Филя открыто улыбнулся, – полагаю, я могу быть свободным? Или все-таки помочь донести до двери этот ваш груз?

– Подождите, – на лбу Ершовой появилась складка, указывающая на озабоченность. – Вы говорите – мы, мы, а кто это «мы»? Могу я узнать? Или это очередная адвокатская тайна? – с легким сарказмом спросила она.

– А никакого секрета нет, – бесхитростно ответил Филя. – Детективное агентство «Светоч». Оно достаточно известное.

Тут Филипп не врал, такое агентство действительно было в Москве, и командовал им один из бывших муровцев, который отлично знал Вячеслава Ивановича. Так что временно внести в список оперативников некоего Валерия Сергеевича Разина и выписать на него соответствующий документ для Грязнова-старшего никаких сложностей не представляло. Филя, видя все еще недоверие на лице Ершовой, профессиональным жестом достал из кармана потертую (не новую, значит) малиновую «ксиву», ловко раскрыл ее и поднес к глазам Нины Георгиевны. Опытный глаз следователя сразу определил подлинность документа. Что, собственно, и требовалось доказать.

Филя, глядя, как тает ее настороженность и выражение лица становится спокойным, снова