– Чего это ты разошелся, генерал? – удивилась она. Они оба и не заметили, как перешли на «ты», словно и не было прошедших пятнадцати лет. – Я же не предлагаю плести какие-нибудь интриги, я просто подъеду к нему в офис, на Покровку, и скажу открытым текстом: «Послушай, Брус, оставь меня и моих знакомых в покое. Ты нас не интересуешь, и мы тебя знать не хотим. Ты сам устроил разборку со своими партнерами, вот и занимайся ими, а от меня отстань – раз и навсегда. А если будешь продолжать преследовать, я обращусь к таким людям, от которых тебе не поздоровится. Вот и все. И он, я уверена, отстанет. А Юра тем временем сможет спокойно заниматься своим адвокатским делом и выручать Егора. Разве не так?

– Значит, договоримся окончательно. Ты сейчас ничего не говорила, и я соответственно ничего не слышал. Иначе я встаю и ухожу, а вашу с Гордеевым лавочку просто закрываю. Сидит твой Егор и пусть себе сидит до морковкина заговенья. Он меня не волнует, меня волнуешь ты. Ну... в смысле... сама понимаешь... – Грязнов даже разозлился на себя, оттого что и сам теперь запутался в словах. – В плане безопасности, неужели непонятно?!

– Не кричи, я все поняла. Хорошо, не поеду к Брусу, – легко согласилась она. – И у тебя не было никакой причины сердиться. Еще чаю? Или хочешь чего-нибудь покрепче?

– Я еще раз спрашиваю: у тебя есть какая-нибудь подруга, знакомая, приятельница, живущая вне Москвы, у которой ты могла бы провести недельку-другую?

– А я еще раз отвечаю: нет. А если бы и была, я бы никуда не уехала. Есть вопросы? Так чего тебе налить? Не сердись, Славочка, ну я такая. А ты меня забыл... И ни разу – ни разу за пятнадцать лет – не поинтересовался, где я и что со мной. Как же так? А какие сладкие слова говорил? Врал, да? – Лена грустно заглянула Грязнову в глаза.

– Ничего я не врал, ты сама ушла, – отвернулся Вячеслав.

– А если б не ушла, тогда что?

– Тогда? А мы с Саней запросто могли перестрелять друг друга.

– Ух ты! Вот не знала!.. Но он ведь, если не ошибаюсь, вскоре женился?

– Дочке уже четырнадцать. Очень самостоятельный ребенок. Скорее, взрослая девица!

– А ведь могло бы... – задумчиво заметила она. – Как время-то летит... Ну ты домой не очень торопишься? Семья не ждет? – Она усмехнулась.

– Какая семья? Нет ее у меня.

– Так тем более оставайся, отпусти свою машину, и... предадимся воспоминаниям молодости, как?

– Очень заманчиво.

– Вот и мне будет спокойнее. Ты ж – генерал и наверняка при пистолете? Так чего бояться?

Она поднялась. Поднялся и он. Она приблизилась к нему, и он нерешительно положил вздрагивающие ладони на ее плечи, скользнул по спине, к лопаткам, чуть прижал. И тут она прильнула к нему и заплакала. Негромко, словно стесняясь своей слабости. «Надоело быть сильной, устала», – подумал Грязнов.

Брусницын слушал доклад. Его сотрудник, которому было приказано глаз не спускать с Елены Казначеевой ни днем ни ночью – в последнем случае не в прямом, а естественно, в переносном смысле, – подсоединил свою цифровую фотокамеру к монитору и иллюстрировал свое сообщение снимками, один за другим возникающими на экране. И на каждом было зафиксировано время.

Десять часов утра. Выходила в магазин. Щелк, щелк – подъезд ее дома на Ленинском проспекте. Вход в магазин. Щелк – разговаривала с продавщицей бакалейного отдела. Вышла с тяжелой сумкой – щелк. Вернулась домой – щелк.

Дальше не выходила из дому весь день. По городскому телефону ни с кем не общалась.

– Вы на него поставили «жучка»? – недовольным тоном спросил Брусницын.

– Так точно, – по-военному ответил наблюдатель.

После получения известия о том, что этот сучий потрох, Гусь, передал на волю заявление в Генеральную прокуратуру, у Игоря Петровича резко испортилось настроение. Неизвестно же, что он там написал! А лопух Багор ничего толком сделать не сумел, нет, все-таки придется с ним расстаться окончательно. Не тянет... Даже такую элементарную вещь, как вывести из игры на приличный срок этого Турецкого, и то не смог выполнить. Уже доложил доверенный человек из их конторы, что помощник генерального отделался шишкой и завтра выйдет на службу. Ну козел Вован, ничего нельзя поручить! А ведь в Чечне большим был специалистом, ничего объяснять не надо было. Притомился, что ли, перегорел? Да, меняются люди, и не в лучшую сторону...

Тяжко вздохнул Брусницын, краем уха слушая объяснения своего сотрудника, оправдывавшегося тем, что внутри квартиры установить прослушку еще не успели. Указание поступило только вчера, а сегодня мадам, сказано же, весь день просидела дома.

– Ну а когда в магазин выходила, о чем думал? – брезгливо спросил Брусницын.

– Так... не сориентировался, Игорь Петрович, – попытался оправдаться сотрудник. – Один же был. И уверенности твердой не имел.

– Ни хрена ты вообще не имел... работнички... мать вашу... Чтоб при первой же возможности! А где Багор?

– Ему не велено светиться, вы же сами...

– Что я сам – я знаю без тебя. А вот вы, ребятки, чего ж так облажались-то? Я спрашиваю: почему не вы, а посторонний человек нашел ту папку? Ну, правда, не совсем посторонний. Но ведь и вы, и он твердо знали, что надо искать. А он просто достал, посмотрел и... уехал. А вы? Чего вы привезли? Свежую прессу? А где то заявление, которое мне нужно? Я бы сказал сейчас, да вы, раздолбаи, все равно не поймете... И Багор уже не просто засветился, а на него впору уголовное дело открывать, ты понял? Значит, так. Убирай его немедленно отсюда к едреной матери! – заорал вдруг Брусницын.

– Куда... Игорь Петрович? – Сотрудник растерялся.

– А куда хочешь! Мне наплевать. Но чтоб, когда мне потребуется, близко находился. Под рукой... Чего ты мне показываешь? – Брусницын уставился на экран монитора, где, сменяя один другого, возникали снимки с какими-то людьми. – Зачем это мне? Делать больше нечего?! Чем ты там занимался весь день?! – снова загремел он.

– Вы же сами приказали: всех, кто входит... чтобы...

– Так ты что, всех жильцов дома фотографировал?! – Брусницын в изумлении от такого идиотизма развел руками, но тут же резко ударил сотрудника по руке, когда тот потянулся, чтобы отключить камеру. – Стой!.. Сделай крупно!.. Это кто?

– Это? – Сотрудник удивленно смотрел на пожилого дядьку в кепочке, который входил в подъезд и, перед тем как закрыть за собой дверь, оглянулся – так его и запечатлела камера. – Не могу знать, Игорь Петрович, – сокрушенно ответил сотрудник. – Но постараюсь узнать сегодня же. Покажу снимок в ЖЭКе, соседям по дому. Наверное, жилец. Он пришел... вот, в восемнадцать тридцать, а ушел сегодня утром. Там дальше, наверное, есть.

– Ну-ка лицо еще крупнее... Отпечатай. И найди тот кадр, где он выходит, – тоже сделай.

Брусницын прикрыл лицо ладонями и откинулся на спинку кресла в ожидании, пока сотрудник возился с принтером. И на душе у него было неспокойно. Он мог в принципе и не смотреть на второй снимок, потому что лицо этого мужика в кепочке узнал сразу. Это был генерал Грязнов, с которым виделся в кабинете Фролова в тот день, когда приходилось замазывать грехи болвана Багра. И, кстати, Грязнов был единственным, кто не подал руки ему, Брусницыну, президенту фонда, к которому недавний министр внутренних дел первым тянулся с «дружеской ладонью»! А этот? Обозлился тогда Игорь Петрович, но виду не показал, всему свое время. И вот он тут, генерал Грязнов, но в каком виде! Пенсионер, блин! А осторожный – оглянулся-таки... К кому ж он мог приехать сюда? Живет-то, как установлено, чуть ли не в Свиблове. Почему же тогда здесь, на Ленинском, ночевал? И именно в том доме, который больше всего интересует бывшего полковника?

И тут Бруса озарила догадка!.. Нет, не может быть, да и куда ему – грузный, старый, плешь на всю башку... А если все-таки?..

В голове Брусницына как-то сама собой начала неожиданно выстраиваться цепочка фактов. Турецкий и Грязнов – с одной стороны, Ленка и Гордеев – с другой. Но Турецкий с Грязновым забрали документы