Власть захватил его безумный сын, Текущий криво, как вода стремнин, Неукротимый, как степной огонь, И непокорный, словно дикий конь. Он — данник мой. Четвертый год настал С тех пор, как дань платить он перестал. Столь гордым он в своем безумье стал. Когда же я гонцов к нему послал, Чтоб разузнать о положенье дел И почему платить он не хотел, — И сразу все расчеты с ним свести, И сразу взять всю дань и привезти, — Моим послам он дерзко отказал! Он много слов бессвязных им сказал, Необоснованных и наглых слов. И снова я послал к нему послов, Чтоб от его главы отвеять зло, Но наставленье в пользу не пошло: Глупец! Он так ответил дерзко мне, Что кровь моя вскипела, как в огне! Решил я слов напрасно не терять, Решил я уши наглому надрать. Вот каково начало, — отчего Потрясено все мира существо!» Умолк он. Поднялись за шахом шах, Все — в ратных искушенные делах. И лицами опять к земле припав, И пыль у ног Дары поцеловав, Сказали: «Как причиной столь пустой Мог быть смущен властителя покой! Румийский царь приличьям не учен, Любым из нас он будет укрощен! А тысяч сорок всадников пошлем, Проучим мы его — в песок сотрем!» Дара сказал: «Уж раз собрал я вас, — Рум будет местом отдыха для нас. Что Рум? На Франгистан и Зангибар Направить мы теперь должны удар, Дойти до крайних мира берегов, Вселенную очистить от врагов — Дней за десять! Свидетель — вечный бог, — Никто придумать лучше бы не мог». Судьба царю вложила речь в уста. Нет от судьбы лекарства, нет щита! И, как с судьбой, никто не спорил с ним… И воротились все к войскам своим. Не спали ночь — готовились в поход. Едва багряно вспыхнул небосвод, Рать, как гроза, на запад потекла. Когда до Искандара весть дошла,
