Когда ворота гнева отпер шах. В оковы он посла забить велел, В колодец черный посадить велел. Сказал: «Румиец — раб мой, сын рабов, Что ползали у ног моих отцов. Он — раб, и предки подлые его Рабами были предка моего! Кто он такой, чтоб милостью моей Возвесть его в достоинство царей? Чтобы слова его словами счесть, Что оскорбляют нашу власть и честь? Ни страха предо мной не стало в нем И ни стыда перед людским судом!.. Но мы такой отпор дадим ему, Так я его ничтожность покажу, Что этот необузданный дикарь Опомнится, раскается, как встарь!» И царь Дара гонца найти велел, Который бы находчив был и смел. И, отправляя, дал ему наказ. В словах, как острый серп и как алмаз, Човган и крепкий мяч послу вручив, В две эти вещи тонкий смысл вложив. И дал с кунжутным семенем мешок, — Свою угрозу в притчу он облек. Посла отправив, глаз он не спускал С дороги царской… Все ответа ждал. Посол примчался в Рум, клубясь, как дым, Язык свой сделал бедствием своим. Явились к шаху стражи во дворец, Сказали: «От Дары опять гонец!» Стал пред царем гонец, как был — в пыли. Как перед ликом солнца — ком земли. Гонец увидел шаха — фарр его, И речь застряла в горле у него. Пал пред величьем Искандара он, Ослабнув телом, страхом сокрушен, Уста к подножью трона приложил, Молитву по обряду сотворил. Царь молвил: «Сядь, о деле расскажи, Цель твоего прибытья изложи!» Сказал носитель тайны, пав во прах: «Сто раз благослови тебя аллах! Нет сил мне говорить перед тобой… Но обо всем, что велено Дарой, Коль ты позволишь, речь я поведу, А скажешь — «нет», смиренно прочь уйду». Посланец Искандару дал понять, Что он о многом должен толковать.
