Слыхал, — не знаю, правда или нет, — Что над «Хамсой» сидел он сорок лет. Кто, как они, был с тем путем знаком? Кого мы с ними равных назовем? А я — судьбою связанный своей — Чем озабочен? Судьбами людей. Весь день — о нуждах царства разговор, Разбор докучных жалоб, тяжб и ссор… И негде для ушей затычки взять, Чтоб ропота людского не слыхать. Но внял я сердцем новые слова, Мир небывалый создал года в два. Калам твой к завершению спешит, К великому свершению спешит. Пусть упрекать ученый нас начнет, Века ему другой поставят счет. Отвечу — полугодья не прошло С тех пор, как солнце новое взошло. Стихии воздвигали мой дастан! Основа — тюркской речи океан… Не буду слушать, что гласит молва, Коль справедливы все мои слова! Огрехи могут быть в любом стихе, Не надо думать о таком грехе. Рожденное душой — приму его Живою сутью духа своего! Дитя и некрасивым может быть, Но мать не может им не дорожить. Сычата гадки, но сычиха-мать Не станет на павлинов их менять. Хоть улетел пыльцы кенафа дым, Он кипарисом кажется большим. Как знать: по нраву ль каждый мой дастан Придется мудрым людям многих стран? Но важно, что о нем, — душа, пойми, — Нам скажет проницательный Джами. Я трудной шел тропой творцов былых; Надела маски смерть на лица их… Они теперь в сияющем раю, Но открывают душу нам свою. Не знаю я, что скажут обо мне Они — блистающие в вышине; Я верил: все мне скажет светлый пир И утвердит в горящем сердце мир. Сомненья может разрешить один Наставник мой — вершина всех вершин. Так я пришел к великому опять, Чье имя не посмею повторять; Его порога прах поцеловал И к милосердью вечного воззвал.
