В Искандарию тело понесли. А раньше их гонец письмо примчал, С письмом пред шахской матерью предстал. Узнала мать, что суд небес свершен, Что Заль навек с Рустамом разлучен. Она без чувств, как бездыханный прах, Упала; свет померк в ее глазах. Очнувшись, больше не хотела жить, Сама себя хотела истребить. Она письмо сыновнее прочла, Но утешенья в горе не нашла. То был душе ее последний дар, Что завещал исполнить Искандар. Умом высоким овладела тьма, Не достигал сознанья смысл письма. Не видя, где мучениям исход, Скажи — сжигая вздохом небосвод, Она так истомилась, говорят, Что тайно приняла какой-то яд. И хоть не сразу умерла она, Но сердце ядом тем сожгла она. Телесные мученья, может быть, Ей горе помогли переносить. Суставы, жилы истлевали в ней, Сухие кости пеплом стали в ней. И в эту пору к ней явились те, Кто степь и горы видел в черноте. Они несли носилки на плечах И в золотом гробу сыновний прах. Когда она все это поняла, Могучей волей боль превозмогла. Надев убор и пояс завязав, Навстречу вышла, посох в руку взяв. Увидев жертву своего суда, Главу склонило небо от стыда. О, черный день! При виде этих слез, Несокрушимый дрогнул бы утес. Табут и гроб увидя издали, Сдержать рыданья люди не могли. О, вероломный свод! О, мир — палач! Средь сонма ангелов поднялся плач. Царица славных к гробу подошла И говорить сквозь слезы начала: «Добро пожаловать, мой дорогой! Твоя служанка, жертва — пред тобой. Наш бедный кров тебя не скрыл, не спас. Любитель странствий, ты покинул нас. Ты там теперь, где льется чистый свет, Тебя отныне в темном мире нет.
