– Никита Иванович? За что?
– Неизвестно… Его взяли в экспедиции.
Муся так и поникла.
– Извини, Миша… У вас свое горе, а я тут со слезами.
– Ну что ты! Просто я не знаю, как можно помочь тебе. Вместо Вольнова теперь Лясота. Он стал правой рукой Терентия Лыкова. Ну, сама понимаешь… Их не попросишь.
– Да-а… Ну, до свидания.
– Да погоди минутку, я провожу тебя. Только уберу со стола, – Макарьев быстро ушел.
По аллее к автобусной остановке идут Муся и Макарьев. Макарьев вдруг приостанавливается:
– Да, ты на выставке сельскохозяйственной была?
– Какая мне теперь выставка!
– Да погоди! Ты хоть знаешь, что выставка у нас открылась?
– Слыхала.
– Поехали! Я тебе приготовил сюрприз.
– Миша, мне теперь не до сюрпризов.
– Это совсем другое… Поехали, поехали!
Она садятся в подошедший автобус.
Выставка. Знакомые ворота, павильоны… Вот и павильон Сибири. Макарьев и Муся входят в павильон. Здесь на стенде – большой Мусин портрет, а под ним сноп пшеницы и крупная надпись: «Выдающееся достижение советского ученого – пшеница перешагнула Полярный круг…» И далее мельче неразборчиво, только название пшеницы выделяется – «Якутянка-241».
– Ну, узнаешь? – спрашивает Макарьев.
Муся как-то горестно улыбается.
– Между прочим, Лясота приказал повесить.
– Чего это он вдруг расчувствовался?
– Ну, Терентию угождает. А Терентий – человек не сентиментальный.
Вокруг стал собираться народ, с удивлением глядя то на портрет, то на Мусю. Она засмущалась. Макарьев взял ее под руку, вывел из павильона.
– Лясота и Лыков все делают с расчетом, – сказал Макарьев. – Вот, мол, глядите – какие у нас достижения… Под нашим руководством достигнуто. Вот так! К тому же ты теперь лицо в науке номенклатурное и не соперник для Терентия… Так что здесь все обдумано. Но попробуй попросись на факультет? Лясота тебя на порог не пустит.
– Я не факультетская, Миша. Да и что мне за кабинетным столом делать? Мое дело – земля.
– Да… Я тоже ухожу. С Терентием нам не с руки. Поеду в Сибирь. Предлагают мне главным агрономом в Верхне-Тургинскую область. Слушай, поезжай на Тургинскую станцию. Там как раз нет селекционера. Материалы прекрасные. Там работал Михайлов. Макарыч. Слыхала?
– А что с ним?
– Ну, точно не знаю. Одним словом, пропал, как Василий. А места суровые. Интересно!
– Не знаю, возьмут ли?
– О чем ты говоришь? Только заикнись.
– Ладно, Миша, я подумаю.
Квартира Анны Михайловны. Муся с матерью сидят за столом.
– Ну чего ты здесь добьешься? – говорит Анна Михайловна. – Только проживешься да нервы истреплешь. Поезжай работать.
– Но я же знаю – он не виноват. Как же я стану спокойно работать, если он сидит ни за что?
– Откуда ты знаешь? Может, и сболтнул что лишнее, – сказала Анна Михайловна.
– Ну, мама, человека судят не по словам, а по делам.
– Это раньше так было. У тебя устарелый взгляд. А теперь вон говорят: болтун – находка для шпиона.
– Да какой может быть у нас шпион на станции?
– Ах, не говори! У нас вон в библиотеке и то плакат висит – палец к губам. Не болтай! Дисциплина и политика – вот что теперь главное.
– Ну какие мы политики? Наше дело – семена да поле…
– Ах, не скажи! Ты совсем отстала от жизни. Даже у нас в библиотеке – успеваемость на политзанятиях по краткому курсу есть основной показатель зрелости масс.
– Ну, ты у нас всегда была зрелой, а я отсталой, – раздражается Муся. – Мне этого не понять.
– Ну чего ты сердишься, глупенькая? Я тебе дело говорю: поезжай на новое место, приступай к работе.
