прихотей закройщиков и капризов шаловливой публики. Наука, как вечнозеленое дерево жизни, питается соками человеческого познания беспрерывно – и день вчерашний, как и день сегодняшний, суть побеги и ответвления могучей и единой кроны ее. Случается, что засыхают отдельные побеги. Их отымают. Так вы хотите сказать, что наш селекционный участок и есть такой вот засохший побег, который отымать надо? Так, да?

Молчание.

– А если не так, то кто из вас, скажите мне, хочет резать по живому телу? Вы спросили нас, целый коллектив, проработавший на этом участке двадцать лет?.. – Она вдруг смолкла с мучительной гримасой и тяжело оперлась руками о стол.

– Что с вами, Мария Ивановна? Может, доктора позвать? – спросил Северин.

– Ничего… недомогание. – Она перемогла себя и, вздохнув, сказала: – Собственно, говорить больше не о чем, – и села.

– Я тоже так полагаю, товарищи! – поспешно согласился Северин. – Мария Ивановна очень впечатляюще доказала нам всю преждевременность затеи с перенесением селекционного участка в Тургу. Будем голосовать. Кто за то, чтобы селекционный участок оставить на месте?

Руки поднялись довольно густо.

– Так, все ясно. Большинство за…

Северин проводит Марию Ивановну в свой кабинет и произносит на ходу извинительно:

– Я виноват, Мария Ивановна. Это я настоял на сегодняшнем заседании. Честно говоря, боялся, что после юбилея голосование пройдет не в вашу пользу. А на юбилее, рассчитывал, постесняются обидеть вас. Да и вы были молодцом. Садитесь! – указывает на кресло Северин.

Мария Ивановна села в кресло, Северин на свой стул.

– Приезжайте сегодня вечером к нам, – сказала Мария Ивановна. – Мы будем рады.

– Мне уже Наташа звонила. Спасибо. Приеду непременно. Выпью за ваше здоровье с удовольствием. Мы с вами друзья старинные, как в песне поется.

– Зачем же вы пригласили на сегодняшнее заседание Лясоту? Порадовать меня?

– Извините… Но тут я бессилен. Из области прислали. Они там помешаны на укрупнении научных заведений. А Лясота, как всегда, готовый к услугам. Он хоть и отстранен от большого дела, но все еще консультант, старается…

– Да, все играет в науку. – Мария Ивановна невесело качнула головой.

– В общем-то, доигрался. С авоськой бегает, на автобусе ездит. А бывало, приезжал к нам что твой министр – три машины гонит, цугом! А Макарьев ему: «Разрешите к вам на запятки?» И пойдет потеха.

– Присмирел… Но зато каким изворотливым стал, – сказала Мария Ивановна.

– Да, почерк изменился, – согласился Северин. – А раньше игрок был крупный. Ва-банк шел: или я, или никто! Макарьев прозвал его стерневым Аракчеевым. Помните?

– Мы с Макарьевым были друзьями.

– Да, ведь они с Василием однокашники. А когда Василий помер?

– Он не помер… Он ушел.

– Куда ушел?

– Туда… В тридцать восьмом году.

– А Макарьев?

– Макарьев встретил меня в Москве. Пытался помочь, утешить…

Москва, Тимирязевка… Знакомая лиственничная аллея, пруды. Муся проходит вестибюлем факультета селекции, где когда-то встречал ее внушительный швейцар. Теперь никто к дверям не приставлен.

Муся поднимается по лестнице, – канцелярия. Она растворяет дверь. В канцелярии много столов, за одним сидит Макарьев. Он во что-то погружен и не замечает Мусю, пока она не тронула его за рукав:

– Здравствуй, Миша!

– Ты? Откуда ты? Что нибудь случилось?

Макарьев встал, пожал ей руку.

– Да… Ужасное несчастье…

Макарьев оглянулся:

– Погоди… Пройдем со мной.

Он вывел ее из канцелярии и остановил на какой-то укромной лестничной площадке:

– Что такое?

– Васю посадили… Ты помоги мне увидеться с Никитой Ивановичем… Может, он поможет: Вася ни в чем не виноват. Его просто оклеветали, из зависти…

– К сожалению, не смогу твою просьбу выполнить.

– Почему? Никита Иванович на захочет принять меня?

– Вольнов арестован.