Амбруш хмыкал, как будто не верил. А Жолт злился на себя за этот рассказ – ведь все и так было ясно, на маму он сердиться не может. Чего он только не вытворял, какие коленца не выкидывал! Трубил в трубу, стучал на барабане, сто раз сбегал из дому и вконец истрепал маме нервы.

О снах Амбруш расспрашивал постоянно. Да и сам Жолт какое-то время охотно развлекался своими сказками-снами. Потом ему надоело, и он стал их скрывать, чтобы встречи с Амбрушем не превращались в бесконечные и скучные разговоры. Амбруш чуть ли не клещами вытягивал из него сон, в котором отец предсказал, что в десять часов на земле кончится жизнь. Отец взволнованно бегал по комнате и сквозь штору следил за небом. Одновременно он давал указания: всем снять обувь, Беате сесть в кресло с карандашом и бумагой для рисования, Магде смыть с губ помаду, Жолту неподвижно сидеть на ковре, скрестив по-турецки ноги. Жолт не верил странному предсказанию, он возился со своим микроскопом и не хотел сидеть по-турецки. Тогда отец на него закричал:

«Делай, что я велел!»

«В десять часов?» – спросил Жолт.

«Да, – торжественно заявил отец, – точно в десять часов».

Жолт взглянул на часы. Осталось еще семь минут. Странно, что никто и не спрашивал, почему в десять часов остановится жизнь. То ли будет взорвана водородная бомба, то ли Земля врежется в Солнце, а это, конечно, было интересней всего. Что-то сообщали по радио. Говорила женщина невообразимо унылым голосом, потом она вскрикнула, потом голос ее сделался ниже и все сползал и сползал, пока не превратился в бас и тогда наконец умолк, как бывает, когда останавливается диск магнитофона. Стало тихо, и Жолт увидел, что Беата направилась к креслу, но, не дойдя, застыла, как деревянная кукла; отец сгорбился над столом и тоже замер. Жолт посмотрел на часы и с ужасом почувствовал, что уже не может отвести взгляд. Он прекрасно помнит, что на часах было без пяти десять.

– А папа предсказывал катастрофу в десять? – спросил Амбруш.

– Да. Жизнь кончится ровно в десять. Но я видел: было без пяти десять. Значит, папа ошибся.

Амбруш чуть не подпрыгнул.

– На пять минут, – сказал Жолт. – Папа окоченел. Это считается?

– Вполне возможно.

Жолт ухмыльнулся:

– Такая галиматья мне снится не часто.

– Ты был рад, что папа ошибся?

– Мы все застыли в самых дурацких позах. Папе будто подставили ножку, он должен был вот-вот растянуться… но так и замер, словно окаменел.

Амбруш расспрашивал еще долго. Жолт, пощипывая пальцами рот, отвечал. Увидев, что Амбруш что-то записывает, он присочинил к своему бессмысленному сну еще два момента: по комнате будто бы носились нетопыри и папа их страшно боялся.

– А вата в горле? Ее ты не чувствовал?

– Нет, – кратко ответил Жолт.

Он не лгал. Он и во сне понимал, что видит сон. Жолт стал уже настоящим специалистом и знал прекрасно: ком ваты в горле разрастается и живет благодаря действительному, реальному страху.

За все лето он лишь дважды почувствовал мешающее дышать напряжение в горле. Вспоминая об этом, Жолт мрачнел. Второй случай был в особенности тяжелым: ком не исчезал в течение нескольких часов. В тот раз, что он заикается, заметила даже Ольга.

Встреча была случайной. Зебулон просто притащил его к девочке, чуть не безумствуя от восторга. Он встал на задние лапы и смотрел ей прямо в глаза; он смеялся и осторожно потряхивал в воздухе передними лапами, с нежной настойчивостью требуя от нее ласки. Так он приветствовал друзей с горы Шаш.

Ольга нагнулась и прижалась лицом к его бархатистым ушам, вслушиваясь в его глубокое, радостное урчание.

– Зебука! – растроганная, говорила она, зная, какие чувства питает к ней пойнтер. Такой ураганной любовью он дарил всего трех или четырех человек.

Потом Ольга легко коснулась губами щеки Жолта.

– Ты совсем исчез, Жоли! – сказала она. – Мы искали тебя тысячу раз. Ты стал просто неуловимым. Как твоя болезнь?

– Я уже вылечился. Как Чаба?

– Он в лагере… или еще где-нибудь… Откуда мне знать!

– Кристи?

– Пошли ко мне. Я отвела ее недавно домой.

Сердце Жолта учащенно забилось. Еще можно было сбежать… Но нет! Так опозориться он себе не позволит. И он пошел рядом с ней. В горле его быстро набухал ком и, скользя, перекатывался с места на место. Жолт поминутно глотал и отвечал очень кратко. А Ольга, радуясь встрече, взяла у него поводок и весело, бездумно болтала. Она отрастила волосы, теперь они закрывали ей лоб и уши. Страшно волнуясь, Жолт заметил, что кожа Ольги, тронутая летним загаром, стала еще ослепительнее – она была теперь чуть темнее цвета слоновой кости. Эта девочка жила, как-то по-особенному светясь. Ее легкие шаги не только съедали расстояние – в их танцевальном ритме была и другая цель. Будь Ольга в лесу одна – Жолт это знал, – она двигалась бы, конечно, иначе.