так, будто сел в лужу и сидит в ней по самую шею. Все ее россказни походили на правду и даже были ему интересны. Он украдкой взглянул на ее тонкое, ослепительное лицо: кожа сверкала, будто сквозь нее просвечивало яркое пламя. Он с трудом удерживал руки – они так и тянулись к ее лицу! Она говорила мягкой скороговоркой, и в словах ее проглядывало безудержное, просто безумное любопытство. Любопытство и, может быть, нечто большее звучало в ее нежно летящем смехе.

– Жолт! – тихо позвала девочка.

Он робко прислушался. Призыв был так явствен и звенел так чисто, словно долгий и одинокий звук гитарной струны.

– Да, – сказал он, и голос его прервался.

– Нет, ничего. Я просто попробовала, как звучит твое имя. Жолт, – повторила она и сама чутко прислушалась.

«Ну и девчонка! Что со мной теперь будет?» – думал Жолт.

Совершенно беспомощный, он как-то неловко сидел на краю скамьи с крепко прижатыми к спинке руками. Ему стало вдруг жарко. А молчание между тем превращалось в глупость, и девочка с любопытством смотрела ему в лицо. Ну и взгляд у нее!.. Такой золотистый, такой мило внимательный – когда на тебя вот так смотрят, ты говоришь совсем не то, что хочешь.

– Ольга, – сказал глухо Жолт.

– Да? – Девочка понимающе засмеялась.

– Нет, ничего. Я только попробовал, как звучит твое имя.

Жолт услышал, что в голосе его проскользнула отвратительная покорность.

– Получилось совсем неплохо. Но ты сможешь поупражняться еще. Хочешь?

– Хочу, – сказал Жолт, чувствуя, что его скованность понемногу проходит: временами ему казалось, будто рот у него онемел, как в прошлом году, когда заныл коренной зуб.

Девочка вдруг вскочила:

– Который час? Ох, четвертый!

– Я тебя провожу, – с облегчением сказал Жолт и поспешил вслед за ней.

– Отлично! Пойдем с нами на гору Шаш.

– А что там такое?

– Дрессировочная площадка.

– Да ну, я туда не пойду.

– Почему? А вообще-то как хочешь…

Поколебавшись, Жолт все же пошел, решив поделиться с ней своим огорчением. Кристи бежала зигзагообразной трусцой, выпучив глаза и натягивая поводок, а девочка время от времени безжалостным рывком дергала собаку назад. Жолт плелся рядом.

– Знаешь, – начал он разговор, – у нас дома тоже есть… собака.

– У тебя есть собака? Так это чудесно! – сказала девочка.

– Она не моя, – подчеркнуто сказал Жолт.

– А чья?

– Семейная.

– Ну и что? Тебе ведь разрешат привести ее на гору Шаш?

– Разрешат, но я сам не хочу.

– Привет. «Не хочу»! Ведь ты на горе еще не был!

Жолт промолчал. Они уже свернули на площадь Москвы. По ней мчался поток трамваев, машин, и пересечь ее вместе с щенком, который то упирался, то в самый неподходящий и опасный момент неожиданно вырывался, усаживался на дорожке для пешеходов и начинал усердно чесаться, а потом вдруг с силой натягивал поводок, так что Ольга чуть не взлетала в воздух, было делом достаточно сложным. Жолт был вынужден помогать.

– Отличная собака! – сказал он с завистью.

– Противная, – раздраженно сказала Ольга. – Вот придем на площадку, я припомню ей все. Там она у меня поработает!.. Ну как, идешь с нами? Здесь я сажусь в трамвай.

– Нет, – решительно сказал Жолт.

И – покорно вошел в трамвай. Он усадил щенка под сиденье водителя и, смущенно моргая, смотрел на Ольгу. Его мучил стыд. Он знал, что сдался по всем статьям, что ведет себя глупо, нелепо, но его интересовало одно: что она о нем думает, не потешается ли над ним в глубине души. Однако выводов он никаких не сделал.

– Жолт, признайся, – сказала она.

– В чем?

– Ты не любишь собак вообще или только вашу собаку?

До Фаркашрета они шли пешком, выписывая зигзаги вслед за Кристи, и Жолт подробно рассказал плачевную историю собаки, которую нашел в Зебегени.