одного человека. Может быть, повернуться, пойти назад, побежать?
Но ноги перестали слушать воспаленный, бессильный мозг, они вышли из подчинения, они делали то, что и должны делать ноги, – тупо передвигали тело вперед.
Элизабет еще раз оглянулась по сторонам. Слава богу, из-за угла дома, третьего по счету от перекрестка по правой стороне, вышел человек. Элизабет пригляделась – она знала его, он жил здесь, его звали мистер Дэймон, не то Дэн, не то Дэвид.
– Добрый день, мистер Дэймон, – громко сказала, почти прокричала Элизабет.
– Добрый день, Элизабет, – заулыбался он ей в ответ. – Куда идешь?
– Да так, по делам, – ответила она и даже ухитрилась улыбнуться.
– Ну да, ну да, – закивал тот.
«Теперь, если они меня похитят, он сообщит в полицию», – подумала Элизабет, так и не остановившись. Слово «полиция» неожиданно резануло ее, почему-то она никогда не думала о полиции.
До «Бьюика» оставалось шагов двадцать, не больше, еще немного, и она поравняется с ним, заглянет в боковое стекло и увидит лица. А вдруг в женщине со знакомой прической она узнает… Нет, этого не может быть. Она видела маму, накрытую белой простыней, видела маленькое коричневое пятно у виска, она видела, как заколоченный гроб опускают в могилу, засыпают землей. Но что, если вдруг…
Но Элизабет не суждено было узнать. Когда до «Бьюика» оставалось совсем чуть-чуть, он вдруг сдвинулся – натужно, словно превозмогая себя. Массивные колеса тяжело провернулись, шурша мелким, разбросанным по обочине щебнем, и, едва справившись с тяжестью наваленного на них груза, потащили его от Элизабет. Она прибавила шаг, машина ползла так медленно, едва-едва, что казалось, ее ничего не стоит догнать. Надо лишь захотеть. И Элизабет хотела – до учащенного сердцебиения, до боли в напряженных мышцах – догнать эту призрачную, но такую реальную, манящую, дразнящую машину. Только бы догнать, только бы заглянуть внутрь, только бы убедиться… больше ей не нужно ничего.
Но догнать не удавалось. Элизабет шла все быстрее, потом перешла на бег, но и машина катилась быстрее, и получалось так, что расстояние между ними не менялось: ни машине не удавалось оторваться от Элизабет, ни Элизабет – догнать машину. Она пробежала ярдов тридцать, казалось, что «Бьюик» дразнит ее, играет по своим, прямо тут же выдуманным правилам, и Элизабет осознала тщетность своих попыток догнать машину, заглянуть внутрь, понять, разобраться во всем.
От безнадежности она остановилась, прерывисто глотая воздух, чтобы хоть как-то насытить жадное от бега дыхание, так и не отпуская глазами недоступный, ускользающий «Бьюик», людей, сидящих в нем. Которые, похоже, и не собирались заканчивать игру. Потому что машина, проехав ярдов десять, вновь зашуршала колким щебнем, теперь уже останавливаясь, и замерла на обочине, маня, предлагая продолжить игру.
Но в тот момент, когда Элизабет снова сделала шаг вперед, снова в подстегивающей, разом окрепшей надежде, «Бьюик» взвился, прокрутив колеса, вместе с пылью, вместе со щебнем и, сорвавшись с места, резко вырулил на асфальт и, с каждой секундой добавляя скорость, стал ускользать в мареве душного, опаленного солнцем полудня. Элизабет так и осталась стоять, не двигаясь, остолбенев, камушки все еще скакали, прыгали по жаркому настилу дороги, только что раскрученные тяжелыми толстыми шинами, впрочем, не долетая до Элизабет и не причиняя ей вреда.
Она повернулась и направилась назад, домой. Она уже не помнила, куда и зачем шла, возбужденным, воспаленным умом Элизабет понимала только одно – этот «Бьюик» не случаен и люди, которые в нем сидят, не случайны тоже. А вдруг люди в машине пытаются заманить ее, как заманили маму, и сделать с ней то же, что сделали с мамой? Тогда их следует остерегаться, избегать.
Но что, если все как раз наоборот? Если люди в машине хотят ей что-то передать? Что-нибудь очень важное. Какое-нибудь скрытое, зашифрованное послание? Что, если послание от мамы? Может быть, сама мама все это подстроила. Ведь не случайно женщина, которую Элизабет разглядела через заднее стекло, пусть только со спины, но похожа на маму.
Сначала Элизабет решила все рассказать Влэду. Но потом передумала. Все же со стороны вся эта история про «Бьюик», про то, как он дразнил ее, наверняка выглядит глупо, да и Влэд… А вдруг он заодно с теми, кто в машине? Ведь она до конца так и не разобралась в нем и не доверяет ему.
Хотя, с другой стороны, получается, что он остался самым близким человеком в ее жизни. И не потому, что она с ним спит, что она посредством него общается с мамой, просто у нее вообще больше никого нет. А значит, его все-таки надо предупредить.
Он, как всегда, работал в доме, что-то чинил, что-то подправлял – она уже давно перестала обращать внимание на то, что он делает. Ей вообще все было безразлично.
– Влэд, мне кажется, за мной кто-то следит, – сказала она с ходу, без вступления.
Она видела, как он замер. Он сидел на корточках спиной к ней, что-то подправляя в углу на полу, – то ли плинтус, то ли еще что-то. И тут же его тело, расслабленное до этого, сразу как бы окоченело, затвердело, словно стало вырезано из мягкого, песочного, выпуклого камня. Прошло несколько секунд, несколько длинных, утомительных секунд, и он наконец повернулся к ней. Лицо его тоже было вырезано из камня. Только не такого мягкого.
– Откуда ты знаешь? – задал он вопрос, но тут же, осознав его неуклюжесть, оговорился: – Почему ты так думаешь?
Элизабет снова подумала, а не рассказать ли ему про машину, и снова решила, что не нужно.
– За мной следят, – повторила она с упрямо. – Я уверена.
– Тебе не показалось? – Лицо наконец-то оттаяло, ухитрилось расслабить черты. Он поднялся, видимо, ему было неудобно сидеть на корточках, сделал несколько шагов по направлению к ней, остановился. – Ты видела кого-нибудь? Они шли за тобой? Что ты видела? Кто-нибудь пытался говорить с тобой? С чего ты взяла, что за тобой следят? Тебе не кажется?
– Какая разница, – раздраженно ответила Элизабет. – Я тебе говорю: за мной следят, значит, так и есть. Ничего мне не кажется.
– Ты уверена? Ты ничего не придумала? – Он сделал еще один шаг, протянул руку, хотел дотронуться.
И тут терпение оставило Элизабет. То, что он не верил ей, то, что снова хотел пристать со своими ласками, похотливый козел… Или просто страх, нервное измождающее напряжение требовали выхода, и она уже не могла сдержаться.
– Убери руки, дебил! – закричала она. – Ты что, не понимаешь, что я тебе говорю? Ты понимаешь только одно, только когда я трахаю тебя. Больше ничего. Тебе бы только быть оттраханным, старый козел, паразит. Паразитируешь на моей молодости. Я ему говорю, что за мной следят, а он пристает с дурацкими вопросами, да еще руки тянет.
И она заплакала. От усталости, от беспомощности, оттого что не знала, что происходит с ней. Вообще ничего не могла понять.
Он опешил, отстранился, даже сделал шаг назад.
– Да-да, – забубнили его узкие губы. – Конечно-конечно, – и он замолчал.
Она стояла, всхлипывала, вытирала рукой слезы, бессильным детским движением размазывала их по лицу, отчего на щеках оставались влажные, темные полосы. Видно было, что он хотел подойти, утешить, приласкать, но сдержался, не сдвинулся с места. Так они простояли минуту-две, он ждал, пока она успокоится. И она успокоилась, вместе со слезами вышли напряжение, отчаяние. Страх, наверное, остался, его не так просто выдавить вместе со слезами. Но страх можно подчинить, его можно научиться контролировать.
– Так что же делать? – спросила она наконец.
– Тебе надо умыться, – невпопад ответил Влэд, и в Элизабет снова поднялось раздражение. Но на сей раз она справилась с ним.
– Что же делать? – повторила она.
– Ничего, – он еще больше растянул узкие губы, пытаясь улыбнуться своей неправильной, кривой улыбкой. Наверное, решил, что улыбка должна успокоить ее. Но его улыбка никого не могла успокоить. – Я не дам тебя в обиду. Никому. – Он стал говорить короткими фразами из одного-двух слов: – Хватит. Достаточно. Я потерял Дину. Твою маму. Но тебя я не потеряю. Слышишь? – Она не ответила, еще раз провела тыльной стороной ладони по глазам – они плохо видели, все расплывалось. – Ты слышишь? Никто
