разбитым лицом и поломанной ногой, обнаружили в карете. Ни Боже, ни Раймунда, ни возницы не было. Сразу возникло предположение, что они утонули в реке, будучи выброшенными из кареты.

Разбившись на две группы, прибывшие из замка люди стали спускаться вниз по реке, обследуя берега. Вскоре обнаружили труп возницы, выброшенный на берег. Но ни гостя, ни племянника де Буа нигде не было.

Хозяин пришел в себя только на второй день. Что с ними случилось, он не помнил. Последнее его воспоминание было – бутылка вина, которым угостил их Боже. Де Буа собрал всех, кто был на месте аварии. Выслушав их рассказ и страшное предположение, что племянник с гостем утонули, граф задумался. Нога приковала его к постели, и ему оставалось одно: думать. Не все ему нравилось в этой истории. И он невольно опять обратился к той бутылке. Де Буа отчетливо вспомнил, как Боже разлил вино и первым осушил бокал. Не сделай Боже этого, он бы никогда не стал его пить. Тем более из рук тамплиера.

Между тем граф Сансерр со своими людьми медленно приближался к Тулузе. По дороге он делал длинные остановки, посылая нарочного до следующего пункта намеченной задержки. И трогался в путь только после того, как тот возвращался и докладывал, что их там ждут.

Город подготовился к встрече и выглядел отмытым, причесанным, помолодевшим.

Важно въезжали посланцы короля. Два ряда гвардейцев впереди, за ними несколько карет. А их встречали до блеска начищенные кирасиры, прочее воинство, демонстрируя заодно и свою мощь. По болезни графиня ждала посланцев у себя в цитадели.

Главный зал в замке был воистину прекрасен. Цветные витражи создавали загадочный фон, гася веселье солнечных лучей. Горящие канделябры давали не столько света, сколько хвастались своей стариной. Драпированные шелком стены гасили звуки, а высота полусферического потолка давила своей громадой. Масса развешанного оружия, добытого за долгие годы походов и битв, говорила о той славной истории, которой мог гордиться этот род.

Графиня сидела в кресле посреди этого зала. На ней было платье, в котором она несколько лет тому назад блистала на королевском балу. Ее морщинистую шею прикрывали бусы из жемчуга в несколько рядов. Венчало этот жемчужный каскад золотое ожерелье с розовыми рубинами и крупными изумрудами. Волосы были тщательно уложены и повязаны широкой голубой атласной лентой, которая, как корона, охватывала голову.

Граф Сансерр в парадном камзоле с большим кружевным воротником, в белоснежных чулках и башмаках с большими пряжками, в которых сияли дорогие каменья, выставил правую ногу вперед и, согнув левую, приветствовал правительницу изящным поклоном с витиеватым движением руки. Чуть не на цыпочках подойдя к хозяйке, красиво приподнял ее начавшую полнеть руку и прижался к ней своими похолодевшими губами. Затем, отступив на шаг, торжественно произнес:

– Наш король Людовик и королева Маргарита в моем лице приветствуют столь прекрасную хозяйку.

При этих словах графиня зарделась и кокетливо произнесла:

– Ой, бросьте, граф.

– Нет, нет, я вижу перед собой не женщину, нет, а чудо красоты. Это мешает мне собраться с мыслями, я растерял все слова королевских особ, которые они наговорили мне, чтобы я их передал вам. Но… я сказал не хуже, поверьте мне. И в знак своего уважения королевская чета просила вас принять в качестве подарка одну вещицу. – Он подал перстень, врученный ему королем. При виде подарка глаза ее вспыхнули жадным, но восторженным огнем.

Подарок окончательно добил графиню. И Сансерр понял, что можно переходить к делу. И он начал говорить:

– Испытывая к вам высокое чувство любви и преклоняясь перед историей вашего рода, в коей имелись случаи породнения не только с семьями графов, герцогов, но и королевским, нынешний наш правитель, уступая настоятельной мольбе своего брата, который пылает жаркой любовью к вашей дочери Констанции, просит для него ее руки.

Он замолчал, прижав руки к груди и с мольбой в глазах ожидая ее ответа. Оторвав взгляд от подарка, она игривым тоном сказала:

– Граф, поверьте, и моя дочь тоже… испытывает подобные чувства. В силу ряда обстоятельств ее сейчас с нами нет. Но я знаю, чем наполнено ее сердце. Даю свое благословение, и пусть мои и ваши юристы обсудят брачный контракт.

Выслушав с почтением эту тираду, граф был поражен ее прагматичностью. В ответ он произнес:

– Я благодарен вам за такие слова. Поверьте мне, я их дословно передам королю.

Дальше посланцев ждал обильный стол. Пересекая порог столовой, граф вдруг вспомнил про Констанцию и задал себе вопрос: «Где она?» Но дразнящий запах перебил его мысли.

– А, – махнул он рукой.

Раймунд очнулся от холода и почувствовал, что промерз до мозга костей. К тому же какая-то тяжесть давила руки и ноги. Открыв глаза, он ничего не понял: тьма царила вокруг. Он пошевелил руками, на них загремели цепи. В цепях были и ноги.

– Что такое? – резануло его мозг. – Где я?

Юноша постарался успокоиться и вспомнить, что же было. Он хорошо помнил приезд в дядин замок. Мытье в бадье. Про себя усмехнулся: «Дядя, похоже, опять меня проверял. Дотошный старик. Спасибо, Грозный, тебе». Стихийно возникший и надолго затянувшийся праздник. Дальше – приезд этого графа. Его угощение. Стоп. Его угощение, а потом… полная темнота. «Похоже, я у тамплиеров. Что же им от меня надо? Дядя говорил, хотят оттяпать кусок земли. Господи! Да сколько можно? Чем я провинился перед тобой?» Он пощупал на груди крестик. Он был на месте. Ему даже сделалось легче. «Куда они меня бросили?» Он стал ощупывать стены. Они были из камня. Холодные. Глухие. И скользкие от сырости.

Поднявшись, держась за стену, он дошел до железной двери, хорошо подогнанной и крепко сидевшей на засове. Он бухнул несколько раз кулаком. Ответа не было. По тому холоду, который царил в помещении, он понял, что оно глубоко в подземелье.

«Сдохнешь, – подумал он, – и никто не узнает».

Радости не было. Подобное с ним уже случалось.

– Надо ждать, – решил он.

Раймунд не знал, сколько прошло времени, когда загремел засов, заскрипела дверь. В глаза ударил свет, заставив его упереться спиной о стену.

Людей нельзя было разобрать, но по силуэтам было видно, что их несколько человек. Они подошли к нему и стали в полукруг.

– Раймунд, – раздался незнакомый голос.

Наверное, камни, низкий потолок как-то приглушали его. Голос был глух.

– Ты совершил преступление и будешь судим!

«Бу, бу, бу… – ударило по ушам, – преступление, какое…?» – забилось в его сознании.

– Ничего не совершал, – отрезал он и прижался щекой к стене.

– Ты хотел убить рыцаря графа Боже. Он может подтвердить это! Ты что молчишь?

– Вспоминаю, кто кого хотел убить.

– Ты дерзишь, недостойный сын! Это усугубляет твое наказание. Признаешь ли ты себя виновным или нет?

– Нет! – он загремел цепями, отчего охрана схватилась за мечи. – Мою невиновность подтвердит мой дядя, граф де Буа.

– Графа де Буа нет в живых. Вы все подстроили, и он погиб!

– Я? – Раймунд неожиданно для всех резко вскочил, те даже отпрянули от него. – Зачем мне убивать моего дядю? – он стал пристально смотреть на них, стараясь различить хоть одно лицо.

Но низко надвинутые капюшоны не позволяли этого сделать.

– Вы хотели присвоить его земли! – слышит он. – Да накажет вас Бог за такое кощунство.

Раймунда это разозлило.

– Я только приехал, я даже не видел его земель, – ответил он довольно вызывающе.

– Вы врете! Как же вы их не видели, если раньше бывали у него!

Раймунд подавил в себе вспыхнувшее было зло в ответ на необоснованное обвинение. И ответил на этот