И действительно, о работе, которую он предложил мне, можно был только мечтать… Он велел как можно скорее принести ему анкету.
— Черт, — пробормотал я, — теперь у меня есть все основания для оптимизма!
И в эту встречу не обошлось, конечно, без воспоминаний дяди Ивана о героическом и многотрудном прошлом. Вновь были вспомянуты и знаменитые демонстративные чаепития, и храбро распахнутое окно, и буйно цветущая сирень…
— Бедный, бедный вы! — вовсю расчувствовалась матушка, смахивая слезу, — сколько же вам пришлось выстрадать!.. И ведь всё совершенно безвинно!
— Совершенно, — подтвердил дядя Иван.
— А что же вы, — поинтересовался я у матушки, — видели, что творится, и так любили Сталина?
— Господи, — смутилась матушка, — да как же… Ведь с трубкой, во френче, на Мавзолее стоял… Как же не любить?
Итоги нашего визита к дяде Ивану не оставляли сомнений, что в моей жизни готовятся произойти самые значительные перемены к лучшему. Состоялся ясный и деловой разговор о моей будущей работе, перспективах и даже зарплате. Я вдруг взглянул на себя совсем другими глазами. Я, конечно, не семи пядей во лбу, но ведь и не круглый дурак! Так что моему покровителю не будет за меня стыдно. Я уверился, что и я из себя кое-что представляю, что, быть может, еще большую пользу России принесу — а ведь сплошь и рядом по блату двигают и круглых дураков, и совершеннейших мерзавцев… Я-то — лучше?
Я даже подумал о том, что в дальнейшем можно будет протащить за собой и бедолаг у Сэшеа. Тогда уж он избавится от всех комплексов!.. Можно было бы и Кома… Если бы он был нормальным человеком.
«Эх, друзья мои, — подумал я с грустью и досадой, — а ведь как славно мы могли бы жить все вместе, помогать друг другу, наслаждаться дружбой… Если бы не наш постоянный идиотизм!»
В воскресенье в Сокольниках неожиданно был устроен обед, на который впервые за долгое время мы собрались все вместе: мои отец и матушка, Игорь Евгеньевич, маман, Жанка, Лора, я, а также, конечно, и Валерий, без которого уже не обходилось ни одно семейное мероприятие… Создалось впечатление, что все шторма, которые в последнее время лихорадили наше семейство, наконец улеглись и все члены нашей семейной команды желают придать забвению прошлые раздоры и твердо настроились на мирное сосуществование.
И единственной причиной, возбудившей во всех такое миролюбие, стало, между прочим, не что иное, как известие о моих будущих блестящих перспективах. Оказывается, еще накануне, находясь под впечатлением беседы с дядей Иваном, матушка не выдержала и, позвонив маман, поделилась радостными новостями. В результате и было решено устроить этот обед, на котором я сразу ощутил себя в качестве именинника.
То, что перспективы (да еще и будущие) мен ли произвести такой решительный переворот в душах моих родственников, было выше моего понимания, но пришлось признать, что это так и есть. В один момент я превратился в их глазах из персоны «нон грата» в нечто прямо противоположное — как если бы нашел клад или сделался вдруг нобелевским лауреатом. Они переменились ко мне с такой банальной очевидностью, что оставалось только удивляться, что их самих нимало не смущает, как неестественно и пошло смотрится такая перемена. Будь я на месте маман, я бы из одной только вредности продолжал ненавидеть и даже еще определеннее давал бы это понять!.. Но маман как бы по-простому, по- родственному тут же стала подлезать ко мне:
— Ну теперь, зятек, мы от тебя не отстанем, пока ты всего не добьешься!.. Игорь же Евгеньевич не замедлил заверить, что, как только я наконец получу водительские права, он выпишет мне доверенность и предоставит машину в полное мое распоряжение.
Это очень напоминало ту ситуацию в сумасшедшем доме, когда я угостил медбрата Петровича горшком по голове, а уже через полчаса тот — как ни в чем не бывало — предлагал вместе решать кроссворды.
«Пусть теперь подлезают, — подумал я. — Я от них никогда не зависел и зависеть не буду».
— А послал бы ты, старик, своего дядю Ваню, — советовал мне неугомонный Валерий. — Я тебя еще лучше устрою! Я ж тебе обещал! Мы ж с тобой договаривались об этом, а ты меня на дядю Ваню променял! Нехорошо, старик. Ей-богу, нехорошо!..
Лора смотрела открыто и спокойно, и я понимал это так: «Много всякого у нас было — это правда… Поэтому как ты решишь, так оно и будет. Ты видишь, я тебе не навязываюсь… Кто знает, возможно, все мои сумасшедшие выходки не что иное, как неуклюжие попытки заставить полюбить себя, да и самой отыскать признаки настоящего чувства среди облепивших меня ничтожных теней и обыденщины… Да ведь бывал же ты счастлив со мной, а?..»
Может быть, я ошибался, и ее спокойствие означало совершенно другое? И вовсе было не спокойствием, а, например, беспросветной тоской?.. И я ловил Лорин взгляд в тщетной попытке понять. Жена была сегодня очень красива.
Отец и тот показывал, что глубоко удовлетворен развитием событий, и как будто разделял общий интерес к моему будущему.
Жанка держалась превосходно и ничем не выдавала нашу с ней «высшую связь». Такая же независимая, острая на язычок девчонка. И скорее по мне, чем по ней, можно было, пожалуй, что-то заподозрить. Она держалась так превосходно, что я и сам уже засомневался, а было ли между нами вообще что-нибудь, и существует ли эта «высшая связь»…
…Но я с большим удовольствием расслабился в обстановке мира и покоя, установившихся в нашем семействе. Главным для меня было, что от меня теперь не требовалось каких-то срочных решений, что я мог спокойно и не спеша обо всем поразмыслить — ведь я и сам еще не знал определенно, чего хочу… Я всегда был только около любви. Увы, несмотря ни на что… И я, наверное, был бы рад, если бы было можно — если бы удалось — жить ничего не меняя, существовать, действовать в обе стороны, на два фронта. Даже без особого внутреннего протеста я признавался себе, что, как бы подло это ни выглядело со стороны, я определенно не желал отказываться ни от Жанки, ни от Лоры — почему бы в конце концов и нет?!..
Взглянув на Валерия, который рассматривал меня с каким-то веселым любопытством, я подумал, что уж он-то наверняка не увидел бы в такой двойственности никакой проблемы… Валерий подмигнул мне.
— Что? — не поняв, спросил я.
— Знаешь, кого я вчера встретил на улице?
— Кого?
— Этого твоего друга — грозу котов… Забавный малый. Ты знаешь, я еле-еле уговорил его зайти со мной в пивную, — сообщил Валерий вполголоса.
— Ком!.. — выдохнул я. — И он согласился — в пивную?
— Да, говорит, разве что поесть. Имеется, я слышал, говорит, там селедка, а я ее очень уважаю… Ну, насчет пива он оказался не такой боец, как насчет котов: так над одной кружкой и просидел… Но на селедку да еще на копченую скумбрию налегал…
— Да-да, он любит…
— И все о тебе расспрашивал, — сообщил Валерий.
— Обо мне?.. — У меня заныло в груди. — Что же ты ему рассказывал обо мне?
— Да так… Помню, что рассказывал, а что — не помню, — беспечно ответил Валерий. — Упился я пивом-то, вот и отключился в какой-то момент… Но го, что мы с тобой теперь друзья не разлей вода, — это я ему сразу заявил! Мы, говорю, с ним, с тобой, то есть, теперь ближе, чем самые близкие родственники. Молочные, можно сказать, братья. Как два пальца на одной руке. И что у нас друг от друга секретов нет…
— А он что?
— Он-то?.. И хорошо, спрашивает, ты его узнал?.. Узнал, отвечаю. Лучше, чем папа, мама, жена и все прочие, вместе взятые. И могу кому угодно сказать, что человек он (ты то есть) вот какой! Отличный человек! Отличный! Со своим пониманием и принципами человек! Не зануда какой-нибудь, не нытик. Отчаянный, можно сказать, достойный человек…
