– Да? – Юра попытался раздвинуть губы в улыбке, но она явно сопротивлялась его усилиям и не желала появляться на лице. – Тогда, может быть, мы...

– Я не уверена, что у нас получится, – не дала ему договорить Яна.

– Почему? – Улыбка на лице Князева окончательно увяла.

– Из-за Тани.

– При чем здесь Таня? – Юрино лицо сделалось жестким.

– Потому что она очень страдает, – заставила себя произнести Яна.

– Это ей полезно...

– Ты не прав. Она ни в чем не виновата. Ты все неправильно понял.

Яна монотонно бубнила предложение за предложением, откровенно рассказывая Князеву все, что ею было задумано и претворено в жизнь ради него. Она понимала, что губит этим все свои мечты и надежды, но должна была освободиться от вины перед Самохиной. Скорее всего, Юра станет презирать ее... И так ей и надо! Она заслужила! А может быть, он сумеет полюбить ее такой, какая она есть, и, может быть, именно за то, что она сделала из-за него? Витька же говорил...

– А ты не сочиняешь? – Пораженный Князев остановился прямо посреди тротуара.

Яна отрицательно помотала головой.

– Ты так ко мне относишься?

– Да.

Князев помолчал немного, потом проронил:

– Я должен подумать... – и пошел от нее прочь.

Ничего хорошего для Яны Юра Князев не придумал. Он придумал хорошее для себя и Самохиной, а именно: взял да и выпросил у нее прощение. Всем на удивление, Танька кочевряжилась долго. Яне даже пришлось уговаривать ее сжалиться над Юрой, и Княгиня в конце концов снизошла до своего Князя.

Яна сидела в собственной квартире над раскрытой тетрадью по алгебре, но вместо домашнего задания думала о своей несчастной судьбине. Надо же! Она, Яна Кузнецова, первая красавица восьмых классов и даже некоторых девятых, получила щелчок по носу от Юры Князева. Она призналась ему в любви, а ответную его любовь через это ее признание опять-таки получила все та же Танька Самохина.

Яне было очень тоскливо. Радовало только то, что она избавилась от чувства вины перед подругой. Пожалуй, Яна теперь с полным основанием называла Татьяну подругой. Во всей этой истории, которая с ними произошла, Самохина вела себя весьма достойным образом. Не хуже проявил себя и Витька. Он, в отличие от Самохиной, легко согласился наладить прежние отношения с Князевым. С радостью Шереметьев встречался и с Яной, но никогда не навязывался. Кузнецову это даже стало сердить. Вроде как все считают, что Витька Шереметьев – ее бойфренд, а на самом деле он ей никто. Друг, конечно, но... все-таки мог бы еще себя как-нибудь проявить. То легендарное кольцо предлагал надеть, а теперь даже о нем и не вспоминает.

Яна так глубоко задумалась, что звонок в дверь напугал ее до сумасшедшего сердцебиения. На пороге квартиры Кузнецовых стоял Брыкун со свертком под мышкой.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказал он и, потеснив ее плечом, без лишних разговоров прошел в комнату.

– Чего тебе надо, Колька? – раздраженно спросила Яна, вприпрыжку следуя за ним.

– Я решил все расставить на свои места, – солидно произнес Брыкун. – Ты и так прекрасно знаешь, что я схожу по тебе с ума, но сегодня я принес тебе вещественные доказательства своей любви.

– Какие еще доказательства? – испугалась Яна. – Мне не нужно от тебя никаких доказательств!

– Не торопись с выводами! – Коля бережно положил на диван сверток, полез в карман, вытащил из него что-то и разжал ладонь перед Яниным носом. – А это ты видела?

– Ну и что это? – спросила Яна, которая прекрасно поняла, что Колька решил сделать ей подарок.

– Как что? Ну... как их... клипсы, что ли... которые в уши!

– По-моему, это серьги.

– Один перец! Это тебе! – И он положил украшения прямо на раскрытую тетрадь по алгебре.

– Я не ношу бижутерии, – презрительно скривилась Яна.

– Чего-чего? – не понял Колька.

– Я не ношу дешевых украшений! Ясно? Лучше ничего, чем тайваньский ширпотреб.

– Какой еще ширпотреб? Какой еще тайваньский? Да это ж золото старинное! Восемнадцатый век! Глаза-то протри!

– Восемнаа-а-а-адцатый...– протянула Яна и придвинула к себе тетрадь с украшениями, опасаясь к ним прикасаться. – Что-то больно много на мою голову восемнадцатого века... А они тебе, случаем, не от прабабушки достались?

– Ясное дело! От кого же еще! – очень обрадовался такому повороту дела Колька.

– А они тоже... заговоренные?

– А у кого еще заговоренные? – ловко выкрутился Брыкун.

– Я хотела сказать, что прабабки обычно украшения заговаривают, – Яна испытующе посмотрела на Кольку. – Твоя бабка тоже это умела делать?

– А то как же, – не очень уверенно ответил Брыкун.

– Ну и на что же они у тебя заговоренные?

– Ясное дело на что – на любовь, – Колька вдруг догадался, куда гнет Яна. Потом вспомнил про Витькино кольцо и добавил: – И еще немного на власть и победу.

– Вот и забери их! – Яна придвинула к нему тетрадь с серьгами. – Мне не нужны ни твоя любовь, ни твое золото.

– Брезгуешь, значит, Графиня! – У Кольки от унижения побелел кончик носа. – А от него взяла бы?

– От кого?

– От графчика своего, Шереметьева!

– Что ты несешь, Колька? – испугалась Яна. – При чем тут Витька?

– При том! Убью его! Вот увидишь!

– С ума сошел! Не вздумай! В тюрьму сядешь!

– Лучше в тюрьму, чем так! Говори, любишь его? Любишь?

Яна молчала.

– А-а-а-а... молчишь! Любишь, значит... Ну ничего... – Колька с шумом втянул в себя воздух, взял в руку серьги, сунул их почти в нос Яне и проревел: – Последний раз спрашиваю, возьмешь серьги?

Она отрицательно помотала головой.

– Э-э-э-х! – Колька с силой швырнул их в стену и вылетел из квартиры Кузнецовой.

Испуганная Яна опустилась на стул и увидела перед собой на полу блестящий осколок. Она подняла его и поднесла к глазам. Нет, не осколок... это камень, ограненный... Или стекляшка? Непохоже... Слишком красиво сверкает в свете люстры всеми своими многочисленными гранями! Почти как Витькин фамильный сапфир. Неужели и правда настоящий? Бриллиант?! Не может быть... Фианит, наверное...

Яна опустилась на пол и зашарила вокруг руками. Вскоре она поднялась с двумя серьгами в руках и еще двумя винно-красными прозрачными камнями. Серьги тяжелые. Не пластик... Действительно не Тайвань... По крайней мере, не рыночный... Неужели золото? Нет! Чересчур темное... А камни? Гранаты? Что еще может быть красным? А двух камешков не хватает, закатились куда-то. И застежка сломалась. Дурак Колька. Восемнадцатый век? Врут они все про восемнадцатый век... И Витька? Нет, Витька не может врать. Колька наверняка что-нибудь такое слышал про шереметьевский сапфир и решил тоже закосить под графа. Думает, что она, Яна, его за это полюбит. Не полюбит.

Она вспомнила, как Брыкун кричал про Витьку: «Говори, любишь его?», а она промолчала. Почему? Она влюблена в Князева, и от Шереметьева с чистой совестью вполне можно было бы отречься, чтобы зря Брыкуна не раздражать. Почему же она промолчала? Ладно, об этом она подумает потом... Сейчас надо решить, что делать с серьгами. Вдруг они и правда ценные? А если Брыкун их украл... Что же делать? С кем-то надо посоветоваться... Может, с Танькой? Нет, лучше с Витькой. Конечно, лучше с ним!

Яна накинула куртку, сгребла в карман серьги с выпавшими из них камешками и выскочила во двор,