быть свободным от того, что обличается.

- 'Жить не по лжи' Солженицын сделал своим заклинанием. Это не столько призыв нравственного, христианского порядка, понятного, уместного в устах пастыря, сколько расчетливый пароль. Цель-то здесь не исправительная, не духовно-оздоровляющая, а сугубо политическая, все тот же 'смертный бой' с чудовищным Левиафаном, как он называет Советский Союз. Кстати, бой в литературе - его любимое слово. Свою Нобелевскую речь он заканчивает призывом к писателям мира: 'выйти на бой!', против Левиафана, разумеется.

Заклиная 'жить не по лжи', Солженицын в то же время упивается своей собственной ложью. Вот его оценка 'жертв коммунистического режима' в том же трехтомнике 'Публицистики': 'Мы потеряли 30-40 миллионов на Архипелаге ГУЛАГе', 'Беда России, где уничтожено 60 миллионов'; 'Было 60 миллионов погибших - это только внутренние потери' и т.д. Откуда берутся такие цифры? В беседе со студентами- славистами в Цюрихском университете Солженицын поясняет, почему его 'Архипелаг ГУЛАГ' - не историческое, не научное произведение, а 'опыт художественного исследования': 'Художественное исследование по своим возможностям и по уровню в некоторых отношениях выше научного... Там, где научное исследование требовало бы сто фактов, двести, - а у меня их - два! три! И между ними бездна, прорыв. И вот этот мост, в который нужно бы уложить еще сто девяносто восемь фактов, - мы художественным прыжком делаем, образом, рассказом, иногда пословицей. Я считаю, что я провел самое добросовестное исследование, но оно местами не научное... Конечно, кое о чем надо было и догадаться'.

Вы понимаете? Не историческая достоверность, опирающаяся на фундамент фактов, а некая литературщина с ее 'тоннелем интуиции', 'художественным прыжком', 'догадкой' и прочим! И вот из этой игры воображения и возникают ошеломительные цифры. Характерно, что даже на Западе многие считают 'Архипелаг' с его гипертрофированной политической тенденциозностью оскорблением для России, превращенной бывшим зэком в сплошную универсальную зэковщину. Так, Солженицына очень задело, когда он, проживая в Цюрихе, получил извещение, что в Женеве властями ее запрещена продажа 'Архипелага...' на английском и французском языках как книги, 'оскорбляющей одного из членов ООН'.

Помимо 'страсти к политическим выпадам' (его слова) есть у Солженицына и еще страсть - видеть в своих соотечественниках желанных ему смертников, поголовных 'жертв коммунистического режима'. Это, можно сказать, я испытал на себе. В 'Бодался теленок с дубом' он приводит несколько цитат из моей статьи 'Просвещенное мещанство' в журнале 'Молодая гвардия' (начало 1968 г.) и заключает: 'В 20-30-е годы авторов таких статей сейчас же бы сунули в ГПУ да вскоре и расстреляли'. Но, дело в том, что было уже другое время и Россия была другой. И о себе, и о моих знакомых могу сказать, что травили нас, русских патриотов, не столько КГБ, сколько литературная русофобская банда, засевшие в ЦК 'агенты влияния', 'пятая колонна', которые потом превратились в 'демократов' и цинично признавались, что сознательно подтачивали изнутри 'тоталитарное государство'.

Но закончим о лозунге 'жить не по лжи'. Так ли уж бесспорна, так сказать, воздушность, небесность помыслов нашего воителя очистить от лжи грешное человечество, прежде всего Россию? Увы. Хорошо сказал на этот счет известный мыслитель Г.М. Шиманов (давая точную характеристику другому такому же 'учителю' и 'патриоту' от диссидентов, Назарову, автору мифа-утверждения: 'Не важно, если Россия превратится в Московию, главное, чтоб это 'была Святая Русь'): 'Люди типа Назарова хотели бы исключить всякую политичность в делах русских православных людей. Чтобы они, как науськивал когда-то Солженицын, 'жили не по лжи', то есть покидали занимаемые ими партийные, государственные, хозяйственные, культурные позиции, оставляя их врагам русского народа, а сами трудились с чистой совестью дворниками да сторожами. И, находясь на социальном дне, боролись с 'империей зла', опираясь на поддержку 'Свободного Запада'. Или просто молчали, выключившись из общественной жизни. Вот такая блестящая мысль пришла в голову Александра Исаевича, которого, думается, не за одни лишь его литературные таланты так раскрутили некогда враги русского народа. Раскрутили, а затем выбросили, как выбрасывают выжатый лимон. Но не на помойку, для общего мусора, а в комфортабельную урну для заслуженных лимонов' (Шиманов Г.М. Записки из красного дома. 2006. С. 583).

- В учебниках 'Русской литературы' Солженицына называют продолжателем толстовской реалистической традиции. Насколько обосновано подобное утверждение?

- Сравнивать Солженицына с Толстым нелепо хотя бы уже по одному тому, что Толстой гениальный художник, а Солженицыну Бог не дал дара художника. Если уж условно говорить о чем-то общем у них, то это безмерность гордыни. Но и здесь же обнаруживается как у писателей пропасть между ними. Толстой говорил о священниках: бородатые невежды, обирают неграмотный народ и прочее. Но у безблагодатного моралиста Толстого - 'слово благодатное' художника. И вот мы видим в сцене обручения Левина и Кити в 'Анне Карениной', с какой теплотой, симпатией высвечен великим художником образ старенького священника, когда он совершает Таинство Венчания и шепотом поправляет молодых, от волнения путающихся при обмене кольцами. Куда девался обличитель 'невежественного духовенства'? Не могу представить подобного превращения обличителя в художника у Солженицына. Вы только вообразите, что сделал бы он, какую злобную карикатуру из красного Мишки Кошевого и в какого нового Спиридона с его атомной бомбой превратил бы Григория Мелехова? (Не отсюда ли такая ревность Александра Исаевича к Шолохову?) А ведь тот же Мишка Кошевой своим затравленным после всего нечеловечески пережитого видом вызывает жалость у Ильинишны, матери убитого им сына. Такова правда жизни даже и в кровавой гражданской войне, когда все разделено и, казалось бы, не осталось, не должно быть места живому человеческому чувству. 'Спутали нас ученые люди',- говорит Григорий Мелехов. И Солженицын путает их, доверчивых людей.

У Солженицына есть выражение 'антисемит не может быть художником'. Перефразируя его, можно сказать, что не может быть художником ослепленный маниакальной идеологией человек. Идеология, как поистине дракон, крепко держит в своей пасти самого писателя и его героев. Если уж 'Раковый корпус' - то, считай, все в обществе, все в государстве поражено раковой опухолью сталинизма, террора. Если 'В круге первом' с его шарашкой - то это только начало тех дантовых кругов ада, из которых скроена система 'совкового' общества, в которых заключена жизнь народа. И если автор рассчитывал на символичность этих образов, то расчеты его оказались тщетными. Ибо символы вырастают из подлинности, глубинной содержательности жизни, а не изобретаются искусственно, не навязываются умственно.

Солженицына привычно потчуют словом 'пророк', и он никогда не скажет, не остановит: 'Перестаньте, стыдно!' Ну хотя бы провидец чего-то малого, и на это не тянет. Можно назвать, скажем, историческим предвидением то, что Герцен видел будущее мира за двумя державами: Россией и Америкой. Гениальное предвидение бесовщины, охватившей ныне весь мир, - у Достоевского в 'Бесах'. Никто, кажется, не заглянул так проницательно в будущее Америки, как Иван Аксаков. В статье 'Об отсутствии духовного содержания в американской народности' ( 1865) он писал: 'Этот новый исполин-государство бездушен, и, основанный на одних материальных основах, погибнет под ударами материализма. Америка держится пока еще тем, что в народностях, ее составляющих, еще живы предания их метрополий, нравственные и религиозные. Когда же предания исчезнут, сформируется действительно американская народность и составится Американское государство без веры, без нравственных начал и идеалов, или оно падет от разнузданности, личного эгоизма и безверия единиц, или сплотится в страшную деспотию Нового Света'. Ныне мир стал свидетелем, жертвой этой чудовищной деспотии.

Ну а в чем все-таки пророчество Солженицына? Есть у него любопытный рассказ об одном эпизоде из своей жизни в Америке. '20 марта 1975 года, в четверг первой недели поста, стоял я на одинокой трогательной службе в нашей церковке и просил: 'Господи, просвети меня, как помочь Западу укрепиться, он так явно и быстро рушится. Дай мне средство для этого'. Через полтора часа прихожу, Аля (жена С. - М.Л.) говорит: 'Только что звонили из Вашингтона, час назад сенат единогласно проголосовал за избрание тебя гражданином США'. Запад - это и Америка. Так в чем же пророчество Солженицына? В том ли, что Америку проглотит советский дракон, Левиафан? Даже мысль не приходит в пророческую голову, что этим Левиафаном, смертельной угрозой России, миру, и может быть, скорее всего, Америка с ее историей истребления коренных народов, работорговлей, финансовым закабалением стран, национальной философией экспансионизма во всем - от государственной политики до навязываемой другим народам низменной массовой псевдокультуры. Америка показала, что никакие религиозные, моральные