нищеты.

В русском народе, как народе глубоко православном, живет ничем не вытравляемая - никакими 'перестройками-революциями', никакими соблазнами безбожной цивилизации, - живет эта жажда духовного идеала, справедливости, дающая ему с Божией помощью неодолимую силу сопротивления злу. И может ли быть уныние, страх, боязнь вступить в борьбу со злом там, где торжествует истина: '...мужайтесь: Я победил мир' (Иоанн, 16, 33).

Журнал 'Наш современник', 2005, № 5

- Михаил Петрович, к сожалению, нашлись читатели, считающие, что журнал несправедлив в оценке Солженицына, которого они называют великом патриотом. Какова ваша позиция?

- Есть такое явление, которое можно определить как неведение. Явление, довольно обычное как в жизни отдельного человека, так и в общественной жизни, даже в жизни целого народа. В свое время знаменитый русский публицист, общественный деятель, славянофил Иван Аксаков считал неведение, непонимание происходящего, гражданскую слепоту национальным бедствием. Если ограничиться в данном случае литературой, то можно задаться вопросом: почему сделалось модой восторгаться 'серебряным веком'? Абсолютное большинство не имеет о нем никакого представления. Ведь это самая растленная эпоха в истории русской литературы начала XX века. Можно уточнить - единственно растленная, не считая порожденную 'демократией' литературу нынешнего времени. Даже и достижения формальных 'серебряников', хотя бы стихи, отравлены болезнью духа. Поэтесса Анна Ахматова, сама дитя того времени, в 'Поэме без героя' рассказывает о встрече со своими уже умершими дореволюционными друзьями.

Об одном из этих мертвецов, Михаиле Кузмине, поэтесса говорит: 'Он один из тех, кому все возможно. Я сейчас не буду перечислять, что можно ему, но если бы я это сделала, у современного читателя волосы бы встали дыбом...'

Литературу 'серебряного века' захватил антихристианский разгул, нормой стало одновременное поклонение Богу и дьяволу или же открытое служение дьяволу. И удивительно, что поклонники нового 'ренессанса' из числа даже верующих ничего не знают об этом и не хотят знать. Главное - как обворожительно звучит: 'поэзия серебряного века'.

Или возьмите писателя М. Булгакова. Мало кто вспомнит его ранние замечательные рассказы о молодом враче, его самоотверженной работе в сельской больнице, о трагических историях с больными, сопереживаниях автора. Но все при имени писателя выкрикнут: 'Мастер и Маргарита'. Однако ведь в этом романе много от самого 'серебряного века'. Автор вознамерился создать свое собственное 'Евангелие', где некий Иешуа, довольно плоский моралист-правдолюбец, ничего общего не имеет со Христом, Богочеловеком. Главным героем в романе стал Воланд - с его обольстительным сатанинским обликом, предмет прямо-таки вдохновения и преклонения автора, который присваивает ему всяческие достоинства, доброжелательность к людям, справедливость, мудрость и т.д. Воланд дает 'Великий бал Сатаны'. По словам одного исследователя, этот 'великий бал и вся подготовка к нему - сатанинская антилитургия'. Историк религии заключает, что автор 'Мастера и Маргариты' отверг Евангелие ради Талмуда.

И не случайно весьма активно пропагандируется этот антихристианский роман, особенно в школьных учебниках. Так, в школьной программе 'М. Булгаков. 'Мастер и Маргарита' ('Дрофа'. М., 2002) говорится: 'Этим Булгаков хотел сказать, что мир поделен между Богом и дьяволом и они заодно правят миром'. И вспомните: какой вой подняли 'демократы', либералы, когда Церковь, верующая общественность выступили за введение в школу курса 'Основ православной культуры'! Это запрещено, этого нельзя допускать. А вот пропагандировать, прославлять дьяволиаду - это пожалуйста. Это поощряется. Вот уж поистине 'мрак неведения' (из канона молебного ко Пресвятой Богородице).

- Но поговорим все-таки о патриотизме Солженицына.

- Я бы уточнил: о мнимом патриотизме Солженицына. О его предательстве.

Жил в XIX веке такой философ, поэт - Печерин, эмигрант, перешедший в католичество, автор воспоминаний 'Замогильные записки'. Мало кому он ныне известен. Но остались от него незабываемые стихи: 'Как сладостно Отчизну ненавидеть и жадно ждать ее уничтоженья'. Это как девиз воинствующего космополита в поученье своим духовным наследникам. От каждого автора остается то, что можно назвать формулой не только его убеждений, но и самого его бытия. Все остальное словесность. И вот мне кажется, что из писаний Солженицына в тридцати томах больше всего заслуживают внимания те места, в которых резко выражено этическое кредо автора. Об этом надо сказать уже потому, что Солженицын получил Нобелевскую премию именно за так называемую 'этическую силу' своих произведений, и эта 'этическая сила', природа ее нуждается в уточнении.

В романе 'В круге первом' есть два знаковых эпизода. В первом из них советский дипломат Володин мечется по центру Москвы, по Арбату, чтобы забежать в телефонную будку и позвонить оттуда в американское посольство, выдать наших разведчиков в Америке, посвященных в секреты атомной бомбы. Ведь ему ненавистна сама мысль о том, что его страна может иметь атомное оружие, может противостоять Америке.

И с каким нескрываемым сочувствием пишет автор о предателе, с каким сопереживанием, как бы он не попал в лапы КГБ. Сколько возвышенных слов вкладывает в его разглагольствования, стремясь его всячески идеализировать. Это уже не просто предательство, а некое благородство предательства, как бы уже высшее нравственное качество интеллектуальной личности. О таких типах, их вдохновителях можно сказать словами М. Горького: даже тифозная вошь оскорбится сравнением ее с предателем.

Признаться, когда я узнал, что по телеящику пойдет сериал 'В круге первом', то подумал: роман был написан почти сорок лет тому назад, теперь совершенно другое время, не может быть, чтобы Солженицын как автор сценария оставил эту историю с Володиным. Оставил! Да еще гнусность подчеркнута эдакой щегольской, под нынешнего 'демократа', игрой актера, как и натужным антисоветским лицедейством героев шарашки. И какую же надо иметь нравственную глухоту, презрение к здравому смыслу современников, чтобы и теперь видеть в нашей стране империю зла, даже теперь, когда уже нет нашего великого государства и в мире разбойничает без всякого сдерживания подлинная империя зла - Америка, кроваво разделывается со всеми, кто ей не угоден. Никто не гарантирован от расправы: ни народы, на которых посыпятся бомбы, ни лидеры их, которых в устрашение другим могут вздернуть на виселицу, как это показательно сделали с президентом Ирака Хусейном в дни великого праздника мусульман Ид-аль-Адха и Рождества Христова. И вот в такие-то времена американского сатанизма Солженицын на всю Россию предательством своего героя как бы освящает ненавистный всему миру американизм. И находятся простаки, которые продолжают видеть в нем патриота. Впрочем, даже на Западе вызывало недоумение его, мягко говоря, антипатриотическое поведение. Так, западногерманский журнал 'Шпигель' писал, что 'высланный Солженицын не хочет удовлетвориться только писанием книг, а хочет непосредственно делать политику, для этого он организует Международный трибунал против своей Родины - Советского Союза'. Вот уж поистине: 'Как сладостно Отчизну ненавидеть и жадно ждать ее уничтоженья'.

Но перейдем ко второму знаковому эпизоду из романа 'В круге первом', когда писатель заставляет своего героя, стилизованного под русского мужика Спиридона, прохрипеть чудовищную человеконенавистническую тираду перед десятками миллионов телезрителей: 'Если бы мне, Глеба, сказали сейчас: вот летит такой самолет, на ем бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронят под лестницей, и семью твою перекроет, и еще мильен людей, но с вами - Отца Усатого и все заведение их с корнем... я бы сказал,- он вывернул голову к самолету:- А ну! ну! кидай! рушь!' И веришь, что вдохновитель этих слов и в самом деле мог бы шарахнуть атомную бомбу, снести ею всю Москву с ее многомиллионным населением, 'все заведения' государства, лишь бы уничтожить Сталина!

- Солженицын - автор знаменитого выражения или, как еще назвать, лозунга, клича, требования, призыва - 'жить не по лжи'. Какую общественную роль, по вашему мнению, сыграл, играет этот лозунг? Насколько этот призыв адекватен моральному авторитету автора, ведь чтобы учить других, надо самому